Поймав его взгляд, Татьяна радостно помахала ему рукой, и Илларион улыбнулся в ответ. Шарообразный субъект что-то втолковывал Татьяне, время от времени снимая с ее талии жирную руку и энергично жестикулируя для пущей убедительности, и Иллариону стало жаль его: толстяк танцевал с самой красивой женщиной в мире и даже не замечал этого, бездумно тратя минуты редкого счастья на пустую болтовню. Танец в паре с Татьяной вызывал у него столько же чувств, сколько вызвало бы танго с больничной табуреткой, и Забродов с грустью подумал о том, что в наше время люди совершенно разучились получать удовольствие от таких простых вещей, как общение с красивой женщиной, когда ты одинок, глоток воды, когда хочешь пить, еда, когда голоден, и сон, когда валишься с ног от усталости. Все удовольствия давно смешались в неразличимую серую массу, чудовищный, приправленный алкоголем и кокаином винегрет, на поверхности которого бледно-зеленой плесенью взошел вездесущий бумажный прямоугольник с портретом американского президента. Стараясь не греметь, Забродов открыл форточку, впуская в комнату струю холодного ночного воздуха, нашарил в кармане сигареты и отправился на кухню, где обосновались курильщики.
Войдя, он плотно прикрыл за собой дверь и сразу же споткнулся в темноте о чьи-то ноги. Ноги принадлежали сидевшему на табурете у самой двери парню. Парень сидел не один: на коленях у него смутно темнела еще одна фигура. Судя по некоторым движениям и негромким, но очень откровенным звукам, эти двое целовались взасос. Споткнувшись, Илларион потерял равновесие и схватился за чье-то узкое, обтянутое тонким синтетическим свитером плечо.
- Пардон, мамзель, - сказал он девушке, которую ненароком задел.
- Сильвупле, мадам, - ответили ему мужским голосом.
У окна, где мерцали в темноте красные огоньки сигарет, кто-то коротко рассмеялся.
- Вы так и будете стоять на моей ноге? - спросил второй парень - не тот, за которого схватился Илларион, а тот, что сидел на табурете, держа партнера на коленях.
- Извините, - сказал Илларион и прошел вглубь кухни, стараясь больше ни на кого не наступать и сильно подозревая, что его пылающие уши светятся в темноте, как стоп-сигналы.
Он без приключений добрался до кухонного стола и закурил, уже мечтая поскорее убраться отсюда - миловавшаяся парочка сильно действовала ему на нервы.
- Еще один раб никотиновой зависимости, - прокомментировал его появление некто невидимый, о ком можно было сказать только то, что он носит очки, линзы которых сверкали в темноте призрачными зеленоватыми бликами. Кто вы, несчастный собрат?
- Я жертва цепи несчастных случайностей, - по памяти процитировал Илларион.
- Как и все мы, - закончил цитату очкарик, сразу завоевав уважение Иллариона. - Это заметно, - хихикнув, продолжал он. - Чем не несчастная случайность: отправиться покурить в строгой мужской компании и первым делом наступить на этих голубков.
- Да пошел ты, - томно ответили возле двери.
- Однако, - глубоко затягиваясь сигаретой, прокомментировал Илларион.
- А, - с непонятной интонацией сказал очкарик, разглядев в мерцании разгоревшегося уголька черты лица своего собеседника, - Так это вы, таинственный незнакомец! Судя по вашему виду, вы не одобряете однополую любовь.
- Каюсь, - сказал Илларион. - Я явился сюда именно для того, чтобы наступить на ногу молодому человеку, который сидит у дверей.
Курильщики захихикали, очкарик одобрительно хмыкнул, а парочка у дверей молча встала и покинула помещение. Илларион подошел к двери, нащупал табуретку, поставил ее возле стола и уселся.
- Выпьете? - спросил чей-то хрипловатый голос, и в рассеянном свете уличного фонаря блеснуло бутылочное горлышко. Илларион кивнул и тут же, спохватившись, сказал: "Да". - Правда, мы тут все из одного стакана, виновато предупредил обладатель хриплого голоса.
- Это неважно, - сказал Илларион. - А что у вас с голосом?
- Сифилис в последней стадии, - с готовностью ответил хрипатый, и Илларион как-то сразу понял, почему Игорь Тарасов порой ощущал себя неуютно в компании сослуживцев сестры. Здесь действительно надо было держать ухо востро. - Извините, я пошутил, - продолжал хрипатый. - Это я просто интервью брал на митинге коммунистов и почему-то решил, что могу перекричать мегафон.
- Это он у нас так шутит, - сказал из темноты еще один голос. - Ох, Гена, дошутишься ты когда-нибудь.
Хрипатый Гена с бульканьем плеснул из бутылки в стакан. Илларион задержал дыхание и выпил. В руку ему сунули кусок соленого огурца, на ощупь казавшийся надкушенным. Пользуясь тем, что его лица никто не видит, Илларион брезгливо поморщился и сунул огурец в рот.
- Значит, вы и есть тот глубоко засекреченный тип, которого прячет от нас Татьяна? - снова пристал к нему очкарик. - Вы попали в плохую компанию. Вас окружают акулы пера и барракуды диктофона, которые в считанные минуты оставят от вашей секретности рожки да ножки.
- У меня нет секретов, - сказал Илларион, поскольку просто промолчать было невежливо.
- Звучит как "комментариев не имею", - заметил хрипатый Гена, снова принимаясь звякать и булькать. - Боюсь, Саня, что здесь тебе не посветит.
- А это мы еще посмотрим, - возразил очкастый Саня. Илларион только теперь понял, что тот изрядно пьян. - Итак, начнем от печки. Как вы относитесь к сексуальным меньшинствам?
- Я к ним не отношусь, - мягко парировал Забродов.
- Ответ столь же хрестоматийный, сколь и бессодержательный, констатировал очкарик. - Надо ли это понимать так, что вы их не одобряете?
- Мне их жаль, - сказал Илларион. - Так же, впрочем, как и вас.
- Почему это вам меня жаль? - опешил очкарик.
- Вы пришли поздравить с днем рождения красивую женщину. Там, в соседней комнате, полно других красивых женщин, танцы, а вы заперлись на кухне и целый вечер глушите водку, курите и пристаете к незнакомым мужчинам с нескромными вопросами.
Хрипатый Гена фыркнул и опрокинул в себя содержимое стакана.
- Отменно, старина, - прохрипел он осипшим от водки голосом. По-моему, нам есть о чем подумать.
Он где-то прав, а, Саня? Где вы работаете, старина? На телевидении? Мне нравится ваш стиль. Может, возьмете меня к себе? У вас наверняка есть своя программа... а может быть, целый канал? Я слышал, планируется создание нового канала...
Илларион на ощупь нашел на столе пепельницу, потушил сигарету и вышел из кухни.
Игорь Тарасов все еще танцевал с редакционной девицей, которая была уже готова к употреблению, а может быть, только притворялась. Небритый шарообразный субъект доказывал что-то утомленной даме лет сорока пяти, загнав ее в угол под торшером и не давая вырваться.
Иллариону показалось, что он продолжает произносить ту же речь, которую произносил, танцуя с Татьяной. За отодвинутым к стене столом уже не пили и не спорили - там кто-то спал, уронив всклокоченную голову на испятнанную скатерть и отвернув от танцующих обиженное бледное лицо. Форточка опять была закрыта. Илларион испытал ощущение, похожее на кратковременный приступ клаустрофобии, которое, впрочем, тут же прошло.
- У тебя такой вид, словно тебе до смерти хочется, чтобы все мои гости провалились сквозь землю, - сказала незаметно подошедшая сзади Татьяна.
Илларион, не оборачиваясь, накрыл ее ладонь своей.
- Это плохо? - спросил он.
- Наверное, плохо, - со вздохом сказала Татьяна. - Они хорошие люди и делают хорошую газету.., но мне тоже хочется, чтобы они ушли. Видимо, сказывается твое дурное влияние.
- Тогда пусть проваливают в свою редакцию, и делают свою хорошую газету там. Представляешь, какой-то очкастый Саня пытался взять у меня интервью на кухне.
- Что ты ему сказал? - насторожилась Татьяна. - Не смейся, не смейся! Ты его не знаешь. Вы долго разговаривали?
- Недолго, - ответил Илларион. - Не волнуйся, я был сдержан, как сфинкс. Хочешь потанцевать?
- А вот не хочу. Хочу с тобой поговорить.
- Интервью? - Илларион высоко поднял брови.