— Да-а, — протянул Николай Евдокимович. — Она и впрямь разная…
Конечно, конечно, разная, подумал Мирошников, у отца в дневниках тоже есть кое-что про современную молодежь, про то, например, как подростки подняли руку на участника Великой Отечественной войны, издевались над старым человеком, по сути проливавшим кровь и за них, жестокосердных сосунков. Но хочется верить генерал-полковнику: большинство молодежи — это такие, как солдат в Афганистане…
Да что молодежь? А взрослые, а зрелые — разве не подавляющее большинство их составляют л ю д и, а не мелкие душонки. Разумеется! И оттого быть с ними легко и радостно. Надо только присматриваться к людям повнимательней, не судить-рядить с ходу, часто хорошее менее заметно, чем плохое. И вообще жизнь прекрасна, черт возьми! Хотя говорить «черт» нельзя…
Коломийцев посмотрел на Алю, посмотрел на часы. Николай Евдокимович сказал:
— Да погоди ты, посидите еще маленько… Ты скажи мне, Жора, вот о чем… Я, конечно, отставной конь, который вообще не пашет. Но ты-то — действующий! Стало быть, в курсе… Вот и скажи: на что рассчитывают американцы, размахивая ядерной дубиной? Шантажируют нас, что ли?
Георгий Илларионович ответил не сразу. Подумал-подумал и сказал не торопясь:
— Порой их просто не понять, Николай Евдокимович. Если исходить из нормальной человеческой логики… Но если исходить из логики имперских амбиций, то кое-что можно понять. Я лично считаю: и шантажируют, и всерьез готовятся к ядерной и неядерной войне. Не вдаваясь в подробности, подчеркну: ставка на шантаж — дрогнем, поддадимся, пойдем на попятную — сорвалась, стали готовиться к войне, чтобы силой оружия решить исторический спор между социализмом и капитализмом.
— Какая безрассудная политика! — воскликнул Николай Евдокимович.
— Авантюризм чистейшей воды, — сказал Коломийцев. — Военное равновесие сломать им не удастся. Гонкой вооружений расшатать нашу экономику — тоже, они скорей свою расшатают. Но безусловно: опасность войны многократно возрастает… Мы за мирное соревнование идей и социальных систем, наша военная доктрина носит оборонительный характер, она исключает превентивные войны и концепцию первого удара. Но уж если, не дай бог, агрессоры осмелятся пустить в ход ракетно-ядерное оружие, возмездие последует неотвратимо. Говорю это как профессиональный военный… Будем, однако, надеяться, что наша мощь остудит горячие головы за океаном. Да и уроки истории кое о чем говорят…
— А если Рейган и его команда игнорируют эти уроки?
— Игнорировать их трудно. Общеизвестна судьба Гитлера, чем он и его камарилья кончили…
— Это так, Жора. Но на тот свет с собой Гитлер прихватил пятьдесят миллионов, именно столько жертв второй мировой… А сколько новая война заберет? Подумать страшно…
— Страшно, но надо, Николай Евдокимович… Нельзя прятать голову под крыло, как страус. Мы обязаны смотреть фактам в глаза… Велика, как никогда, опасность термоядерной войны, равнозначной всемирной катастрофе, потому-то люди на всей планете поднимаются за мир. Смотрите, какой размах приняло антивоенное движение во всех странах, включая сами Соединенные Штаты!
Георгий Илларионович вновь посмотрел на часы и на Алю.
Та встала:
— Извините, нам пора…
Когда их проводили, Николай Евдокимович сказал:
— Молодцом держится Жора… Ведь он три года назад схоронил первую жену. Белокровие… А как он любил ее! Теперь вот женился на своем лечащем враче… Пусть будет счастлив…
Вот в чем штука, оказывается. Овдовел, женился вторично, на своем враче, а ты, обалдуй: «И чего они все гонятся за молоденькими?» Судишь с кондачка. И еще сказал себе Вадим Александрович: что говорил об угрозе войны генерал-полковник Коломийцев в общем-то знакомо, так же рассуждают обозреватели газет, радио и телевидения. Но тут говорит генерал-полковник, генштабист, фигура. Обуздаем угрозу войны? Если все люди Земли, как один, поднимутся за мир — обуздаем. И надо, чтобы наша страна была еще сильней, — для этого каждый обязан сделать на своем месте все. Именно — все! Будет больше порядка, больше дисциплины — будет страна еще крепче. Обновление неотвратимо, и тогда нам никакой черт не страшен!
Ну а ты сам? Лично ты? Что я? Я буду, как говорится, и впредь, не покладая рук, трудиться на своем скромном посту во Внешторге. Не пьянствую, не лодырничаю, не хулиганю. Дисциплину блюду и субординацию. А не слишком ли ты ее блюдешь, субординацию? По-чиновничьи, с оглядочкой, как бы чего не вышло? Что ж, менять отношение к жизни вообще? Способен ли на это? Ведь общему делу нужно отдавать себя — не минимум, а максимум. Громкие слова? Ну, твори громкие дела, кто мешает. Многое. И прежде всего я себе мешаю…