Возможно, все это было остро необходимо пару поколений назад, когда планете грозил голод. Но с тех пор наступило улучшение: население сократилось до более приемлемого уровня; в Антарктиде и в пустынях стали разводить скот, не нуждающийся в фотосинтезе; в космосе появились колонии, правда, пока еще малочисленные. Многие считали, что с квотой пора кончать. Но власти не отменяли ее - наверное, боялись резкого взрыва рождаемости, величайшего «бэби-бума» в истории человечества.
Все это началось задолго до моего появления на свет, но я всегда относился к квоте резко отрицательно. Некоторые считали, что цель оправдывает средства: мол, не прими Центральные власти драконовских мер, мы все перемерли бы с голоду. Обязательная стерилизация после рождения потомка - еще куда ни шло, но убийство детей, родившихся сверх квоты, оставалось убийством. С ситуацией примиряло одно: родители души не чаяли в своем отпрыске.
Я свою дочь вообще боготворил, пока ее не лишился. Когда мать забрала Линии, я чуть не умер от тоски.
– Дайте чего-нибудь, сан, - раздалось снизу.
Я опустил глаза: трехлетняя кроха протягивала ладошку. Розовый комбинезончик, чистое личико, румяные щечки, ангельская улыбка, белокурый нимб над головой… При встрече с такой хочется вывернуть все карманы.
Я огляделся и увидел пастырей овечки: двоих двенадцатилетних оболтусов на углу и еще двоих, чуть моложе, метрах в пятидесяти, в подъезде. Если бы я вздумал ее обидеть, они набросились бы на меня, как лютые волки. Я достал из кармана дешевое колечко, купленное специально для такого случая, и подал ей.
– На, возьми. И скажи своим друзьям, что еда в этом пакете - для них. Если они, конечно, захотят со мной поговорить.
Она обрадованно схватила колечко и побежала от меня. Я видел, как она разговаривает с «телохранителями» на углу. Те поманили двоих из подъезда. Внезапно в поле зрения появилась еще одна парочка. Шестеро стражей на одну маленькую попрошайку - явный перебор.
Ребята окружили меня. Я не возражал.
– Хотите базара, сан? - спросил главарь. Ему можно было дать лет тринадцать. Как и он, его товарищи были худые, угловатые, настороженные, готовые к драке.
– Хочу кое о чем расспросить.
– О чем?
– О малышке, которую кто-то оставил прямо здесь три года назад.
– Сперва, жратва, потом базар.
– Пожалуйста. - Я раскрыл пакет и продемонстрировал им содержимое. Двое облизнулись. Какие голодные! У меня стало тяжело на душе. Я развернул упаковку псевдосыра. - Угощайтесь!
Масляные шарики мигом исчезли в грязных руках. Причем старшие позаботились, чтобы белокурой добытчице досталась ее доля. Это мне понравилось.
Главарь утолил голод и спросил:
– Что за девчонка? Как выглядит? Картинка есть?
– Нет. Думаю, с нее ростом, - я указал на белокурую попрошайку, - только брюнетка. Он покачал головой.
– Такой нет.
– А три года назад?
– Не знаю… Может, продали?
Я чуть не хлопнул себя по лбу. Как же я об этом не подумал! Конечно, ее могли и продать, и обменять. Старшие дети заботятся о малышах, пока те не подрастут и не начнут просить милостыню. Если в какой-то банде не хватало малышей или попрошаек, нехватка восполнялась путем обмена. Становясь старше, малыши превращались в кормильцев, потом в стражей, потом в главарей банд, после чего исчезали в подполье или, что реже, приобретали «легенду», документы и статус гражданина.
– Отведите меня к старшему, - попросил я.
– Вэнди сама придет.
Неужели кто-то читает беспризорникам «Питера Пэна»?
– Хорошо.
Они вели меня квартала два, потом спустились по лестнице в заброшенное метро. Трудно себе представить, что некогда люди предпочитали путешествовать под землей, а не по воздуху, однако и туннели пригодились - как норы для беспризорников. Мальчишки включили карманные фонарики и повели меня по платформе. У лесенки, ведущей вниз, к рельсам, мы остановились.
– Ждите здесь, сан. Вэнди придет.
– Ладно. Долго ждать?
– Недолго, сан. Ждите. Мы берем пакет. Подарок. Да, сан? Я выпустил пакет из рук.
– Берите. Только скажите, чтоб не задерживалась.
– Совсем скоро, сан.
Они оставили мне один фонарик и ушли в темноту, унося пакет с едой.
Просидев в одиночестве и сырости добрый час, я понял, что никакой Вэнди мне не видать. Что ж, не в первый раз. И, конечно, не в последний. Я заранее предполагал, что этим все и кончится, но рассудил, что игра стоит свеч. В конце концов, я не слишком потратился на еду. Но на душе все равно остался осадок. Я был о них лучшего мнения.
Поднявшись по лестнице, я отправился к себе. Впервые я понял, за какое безнадежное дело взялся. Как найти ребенка без имени, без внешности, не знающего, кто он такой. Как пройти по следу трехлетней давности?
Может, я уже свихнулся? Тогда и микросхему вынимать не надо…
4.
Лишь только я включил в своей секции свет, Игги зацокал когтями по полу, слопал зазевавшегося таракана и удалился в угол. С ним не пообщаешься: игуаны не излучают тепла.
Пробыв дома всего минуту, я понял, что совершил ошибку. Я приуныл, а именно в унынии мой организм перестает сопротивляться соблазну. «Пуговицы» уже взывали ко мне из глубин шкафа, куда я их засунул.
Целых двадцать дней! Вот сколько времени я обходился без «пуговиц». Это был мой личный рекорд, повод для гордости. Однако слабел я не по дням, а по часам. После такого длительного воздержания сопротивляемость ослабевает, и тут уж неважно, что тебе очень хочется отвыкнуть. Я мечтал о «пуговке». Я вспоминал, как наливался силой! Какое наслаждение испытывал!
Может, не пугаться «ломки», вырвать микросхему - и дело с концом? Но я достаточно наслушался страшных рассказов о людях, отключавшихся таким способом и потом терявших рассудок. Нет уж, благодарю покорно, обойдусь без эксцессов. Жизнь, конечно, не сахар, но другой у меня нет. Так что я выбрал сознательный отказ - и теперь подыхал. Микросхему убрать придется - но позже, позже…
Я попытался отвлечься, занявшись огородом на подоконнике, но и это не помогло. Пришлось запереть секцию и выскочить в темноту, чтобы найти живую, а не вымышленную плоть. Я знал, что это все равно не поможет, но был готов бежать хоть в Дидитаун и платить.
5.
Поутру я уже собрался позвонить Хэмботу и сказать, что его задание невыполнимо, как вдруг ко мне в контору зашел мальчик. Худой, как скелет, лет двенадцати, тонкогубый, темноволосый, карие глаза так и шныряли по помещению. На нем был верх от синего комбинезона и низ от коричневого, причем посередине они не соединялись. Он был грязен и напуган.
Конечно, не Вэнди, которую мне сулили, но явно из ее «команды».
– Вы Дрейер? - спросил он совершенно детским голоском.
– Он самый. Чем могу быть полезен? Он присел.
– Вы ищете трехлетнюю девчонку?
– Возможно. Почему ко мне не пришла Вэнди? - Я откинулся в кресле.
– Мы вас не знали, сан. Ждали, следили, проводили домой, из дому, обратно, сюда. - Он очень тщательно выговаривал слова - наверное, думал, что это делает его похожим на человека. Потеха!