произведениями русской литературы, дающими основание для сюжетных и композиционных параллелей.
Сюжет о девушке-невесте, которая под влиянием более развитого существа (чаще всего ее возлюбленного) начинает критически относиться к окружающей ее среде и затем с этой средой порывает, не был новым в русской литературе уже в 60-е годы [1].
Именно так развивается действие, например, в повести Н. Д. Хвощинской (Вс. Крестовский-псевдоним) «Пансионерка» (1861). Героиня повести, Леленька Гостева, дочь провинциального чиновника, под влиянием разговоров с высланным из Москвы Сашей Веретициным, в конце концов тоже бежит от предстоящего замужества, из ставших ей постылыми родного дома и родного города. Бежит в Петербург, чтобы учиться, не повторить судьбу десятков таких же, как она, «пансионерок», «невест», а стать свободным, независимым человеком. Мы
294
видим в финале повести эту новую Леленьку, Елену Васильевну - учащуюся, работающую, уверенную в себе и своем будущем. Сравнение с «Пансионеркой» тем более интересно, что в повести Хвощинской использован композиционный прием, который впоследствии найдет применение в «Невесте». После того как героиня под воздействием речей своего учителя «перевернула свою жизнь», какое-то время спустя вновь происходит встреча между ними. И тут обнаруживается, что за это время она выросла духовно; тот же, кому она обязана первым толчком в работе самосознания, явно отстал от нее. В разговоре со своим бывшим учителем героиня «Пансионерки», как и героиня «Невесты», оценивает его с высоты перспектив, открывшихся перед ней в новой жизни.
Насколько все конкретно в описании новой жизни героини «Пансионерки», настолько отсутствует эта конкретность в описании того, куда уходит и к чему приходит героиня «Невесты».
Неповторимость и новизну чеховского решения классической темы позволяет увидеть также сопоставление «Невесты» и некоторых линий романа Гончарова «Обрыв». Учитывая все сюжетные, жанровые, стилевые различия между двумя произведениями, можно, тем не менее, говорить о типологической соотносимости образов их героинь - Веры и Нади - и группирующихся вокруг них персонажей: бабушки - Райского - Марка в романе Гончарова и бабули - Андрея Андреича - Саши в рассказе Чехова. Не рассматривая здесь всех аспектов полемического по отношению к роману Гончарова переосмысления темы Чеховым, отметим лишь, как по-разному завершают рассказ о судьбах своих героинь два писателя. Веру, удержавшуюся на краю «обрыва», признавшую «правду» бабушки, Гончаров приводит к недвусмысленному и однозначному исходу - ее ждет союз с Тушиным, сотрудничество с ним в его реформаторских делах.
295
И вновь: мало того, что Чехов заставляет свою героиню прямо противоположно оценить жизненную программу ее бабушки, - он расстается с Надей накануне ухода ее в направлении, о котором ничего определенного читателю не сообщается.
* * *
Уже первые читатели и критики «Невесты» задавались вопросом, куда уходит Надя Шумина; в конечном счете, это вопрос о смысле последнего чеховского рассказа. Вопрос этот актуален по сей день, он ставится при каждой новой попытке интерпретации произведения.
В литературе, посвященной «Невесте», распространены две точки зрения относительно
ее финала. Согласно первой, финал «Невесты» - симпатичная, созвучная духу эпохи, но не удавшаяся до конца попытка Чехова связать судьбы своих героев с современным ему революционным движением.
Наиболее определенно эта точка зрения была выражена В. В. Вересаевым в его известных воспоминаниях о том, как он слушал чтение Чеховым «Невесты». Вересаев был, видимо, первым, кто истолковал уход Нади как уход в революцию, и он же высказал Чехову неудовлетворенность тем, как этот уход показан: «.Не так девушки уходят в революцию. И такие девицы, как ваша Надя, в революцию не идут» [2]. Из ответа Чехова, как его передает мемуарист, кстати сказать, совсем не следует с безусловностью, что писатель согласился с вересаевским истолкованием его рассказа: «Глаза его взглянули с суровой настороженностью:
- Туда разные бывают пути.»
296
Из ответа лишь видно, что Чехов и Вересаев, создавший такие женские образы, как Наташа («Без дороги»), Таня («На повороте»), по-разному представляли себе пути русских девушек к революции. Но насколько это соотносимо с «Невестой»?
Прочитав 25 лет спустя рассказ в его окончательной редакции, Вересаев, к собственному удивлению, уже не нашел в нем ничего, что указывало бы на уход героини в революцию. Разницу в своих впечатлениях мемуарист объяснил тем, что при переработке финала рассказа под влиянием услышанной критики Чехов сам снял упоминания о пути своей Нади к революции. «Все это интересно в том смысле, что под конец жизни Чехов сделал попытку - пускай неудачную, от которой сам потом отказался, - но все-таки попытку вывести хорошую русскую девушку на революционную дорогу» [3].