72
Термин «единичное» охватывает специфику таких предметных деталей, элементов описания человека и событий, в их ослабленной и невыявленной связи с «общим»: с идейной проблематикой, с характерологией, с сюжетом. Связь не установлена, корреляции неявны, порой это видимое отсутствие связи ведет к заключениям типа «ничего не разберешь». Но очевидно авторское стремление связать все воедино, уверенность в том, что связи есть, но пока неизвестны. А это исключает хаотичность, неразличение общего и единичного, вносит в чеховский мир упорядоченность и гармонию.
Введение таких единичных деталей, поступков, событий прямо связано с новым типом мышления, который реализовался в творчестве Чехова, с его гносеологической трактовкой мира. Когда мы поражаемся «не относящимися к делу» деталями и подробностями в его произведениях, мы всегда присутствуем при сопоставлении двух разных видений мира, двух манер ориентироваться в нем.
Одно видение мира принадлежит самопоглощенному герою, зажатому в шоры своего «определенного взгляда на вещи», не замечающему столь многого вокруг. Другое - автору: видение несравненно более широкое» стремящееся учесть все богатство и сложность мира, не связанное со «специальной» проблематикой, полемичное по отношению к абсолютизации отдельных точек зрения на мир.
Каждая такая подробность, деталь, не связанная с характеристикой героя, с той проблемой, которой он занят, с его кругозором, звучит как указание на ограниченность и неполноту этого кругозора. И в тех случаях, когда писатель говорит не о занятом своим вопросом герое, а «просто» воспроизводит жизнь, в его творениях присутствуют та же полемичность, то же сопоставление разных точек зрения на мир. Объектом полемики в таких случаях является не кругозор героя, а об-
73
щепринятое, ходячее, узаконенное литературной или иной традицией видение мира.
Так, вся повесть «Степь» переполнена подобными единичными деталями. А «сверхзадачу» этой повести Чехов видел в том, чтобы показать русским писателям «какое богатство, какие залежи красоты остаются ещё не тронутыми и как еще не тесно русскому художнику» (П 2, 173). В правильную постановку вопроса о жизни, утверждал писатель всей повестью «Степь», должно входить не только то, что занимает человека и чем он поглощен, но и то, чего он не замечает вокруг себя, вес тот огромный; «суровый и прекрасный» мир, который его окружает.
Не только красота природы, оказывающаяся у Чехова всегда новой и неожиданной, входит важной темой, россыпью подробностей в рассказы этих лет. Красота свободной, не боящейся ничего страсти («Агафья») и красота творчества безвестного поэта-монаха («Святой ночью»), женская красота («Ведьма», «Красавицы») та «тонкая, едва уловимая красота человеческого горя которую не скоро еще научатся понимать и описывая и которую умеет передавать, кажется, одна только музыка» («Враги»). И постоянен для Чехова вопрос о месте красоты в сознании и поведении людей. Чаще всего это гибнущая, пропадающая (как в «Ведьме», «Панихиде»), преследуемая, несущая наказание (в «Агафье») или не замечаемая людьми красота («Святою ночью»)
Чехов создавал художественный аналог мира, в котором общее причудливым и далеко не во всем познанным образом сопрягается с индивидуальным и единичным. Неизвестное, но не снимаемое в своей остроте, страстно искомое решение вопросов должно включать и самое главное, и мелочи жизни, и обязательно ту красоту, которая - ведь вот она: ««..стоило только сесть на подоконник и немножко нагнуться, чтобы увидеть на аршин от себя молодую траву... »
74
Итак, в определении роли «не относящихся к делу» подробностей в произведениях Чехова важны оба момента: как их необходимость, важность их учета (то есть неслучайность), так и неясность, невыявленность значения, обычная незамечаемость (то есть единичность). Сводить ли деталь у Чехова к традиционной ее функции особенного как формы существования общего, устанавливая однозначные отношения частного с главным, или говорить лишь об ее безотносительности к главному - значит одинаково совершать ошибку односторонности.
«Главное» в чеховской художественной системе, тот центр, к которому тяготеют сюжетика, характерология, организация предметного мира, как и мира идей, должно мыслиться не как набор статичных единиц, а как динамический процесс - процесс поисков истины, постановки вопросов, анализа ложных представлений. Вне сопряженности с главной задачей поисков «настоящей правды», «правильной постановки вопросов» не может быть понята специфика деталей и предметов эмпирической действительности в художественном мире Чехова.