— Будет.
— Да это вы, должно быть, аглицкого видели, понтера. Они, черти, так уж и родятся с поноской; хвост у него сейчас вот! Природная стойка. Мать сосет, а сам стойку делает.
— Какая природная! Дворняжка простая, — знаете, бывают лохматые такие.
— Ну?
— Сам видел.
— Ей-богу?
— Ей-богу.
— И подает?
— И пляшет, и поноску подает, и умирает. Что угодно.
— И умирает? Ах, пес ее возьми! Это занимательно. Как же так это, — расскажите!
— Самая простая штука: есть не дают; а до тех пор не дают, пока не сделает. Проморят ее голодом, потом возьмут вот так палку, а здесь кусочек положат, — соте́! Вот она глядит, глядит… делать нечего, перепрыгнет; а тут ей и дадут кусочек. И таким манером до трех раз, — потом уж и без кусочка будет прыгать.
— Н-да. Вот что, — обдумывая, говорил Иван Степаныч, — а это в самом деле, должно быть, правда.
— Истинная правда.
Рязанов, напившись чаю, пошел в дом; он застал Марью Николавну в кабинете за работою: она сидела на полу, вся в пыли, обложенная книгами. Он остановился в дверях и спросил:
— Александра Васильича нет?
— Он сейчас придет, — весело ответила она. — Здравствуйте!
Она протянула было ему руку, но вдруг спохватилась.
— Ах, нет; не могу вам дать руки, — смеясь, говорила она, — видите, какая чистенькая!
— Ну, все равно, — сказал Рязанов и сел на диван.
Марья Николавна перебирала разложенные на полу книги, торопливо перелистывала их и некоторые откладывала в сторону. В комнате было жарко, мухи лезли ей в лицо, в рот; она наскоро отмахивалась от них, ни на минуту, впрочем, не переставая разбирать книги. Пришел повар за сахаром, — она не глядя отдала ему ключи и опять с тем же напряженным вниманием принялась за работу. Рязанов поднял с полу первую попавшуюся книгу и развернул: это была книжка «Библиотеки для чтения» 45 года; он ее положил и взял другую: «Отечественные записки» 52-го. Пересмотрев еще десяток, он успокоился; взял лежавшую на столе газету и стал читать.
— Вы читали эти книги? — спросила его Марья Николавна.
— Читал. А что-с?
— Я прежде тоже их читала, а теперь вот начала было искать, да все как-то не могу добиться настоящего толку.
— Какого же вам толку?
— Мне, видите ли, хотелось прочесть как можно больше о народном образовании.
— А! Вам на что же?
— Да чтобы учить.
— Да! Это школу-то? Ну, так вы напрасно только руки марали: здесь этого вы не найдете.
— Нет, я уж нашла несколько статей и отобрала. Вот видите?
Рязанов взял поданные ему книжки журналов, конца пятидесятых годов.
— Что ж вы тут нашли, журнальные статьи-то?
Марья Николавна стояла перед ним и ждала чего-то.
— Журнальные статьи нашли, — повторил Рязанов.
— Ну, да, статьи о народном образовании. Вот одна, — раз; вот другая, — видите? Вот эта тоже о народных школах. Да тут их много; а как же вы говорите, что нет?
— Я вовсе не о том говорю. Разумеется, есть тут всякие статьи: и о народном образовании должны быть; да только написано-то в них совсем не то, что вам нужно.
Марья Николавна, держа книги в руках, в недоумении смотрела на Рязанова.
— Послушайте, я не понимаю, что вы сказали. Как, вы говорите, не то написано?
— Не то-с, — ответил Рязанов. — Вы ведь небось по заглавиям ищете?
— Разумеется, по заглавиям. А то как же еще?
— Ну, никогда ничего и не найдете. Мало ли я какое заглавие придумаю. Это ничего не значит.
— Как ничего не значит?
— Понимаете, это все равно вот, что вывески такие бывают, вот написано: «Русская правда» или «Белый лебедь», — ну, вы и пойдете белого лебедя искать? а там кабак. Для того чтобы читать эти книжки и понимать, нужен большой навык, — вставая, продолжал Рязанов. — На свежую голову, ежели взять ее в руки, так и в самом деле белые лебеди представятся: и школы, и суды, и конституции, и проституции, и великая х[артия] в[ольностей], и черт знает что… а как приглядишься к этому делу, — ну, и видишь, что все это… продажа на вынос.
Рязанов хотел уйти.
— Нет, постойте, — говорила Марья Николавна, загораживая ему дорогу. — Вы мне скажите прежде, что же тут о школах-то написано?
Рязанов сел опять на диван.
— Какие там школы? Тут дело идет о предмете более близком. Школа! Это опечатка. Везде, где написано «школа», следует читать шкура. Вон там один пишет: трудно, говорит, очень нам обезопасить наши школы; он хотел сказать: наши шкуры, а другой говорит: хорошо бы, говорит, выделать их на манер заграничных, чтобы они не портились от разных влияний. Видите? А третий говорит: ладаном, говорит, почаще окуривать, ладаном. На себе, говорит, испытал — первое средство. Это все о шкурах. Ну, а публика, разумеется, так как она очень умна, то этого не понимает и думает, что в самом деле разговор идет о легчайшем способе обучения грамоте. Конечно, ей следует внушать, чтобы понимала.