— Да я и так хотел уйти.
— Мне досадно, гадко. Простите меня, что я позвала вас сюда!
Рязанов ушел во флигель и лег спать. Часу в двенадцатом пришел туда посредник. Ему приготовили постель в конторе.
— А я вам хочу маленькое предложение сделать, — сказал он, входя к Рязанову.
— Какое предложение?
— Не хотите ли завтра со мной прокатиться по участку? Для вас как для столичного жителя это будет любопытно.
Рязанов подумал и согласился.
В четвертом часу утра приказчик разбудил Рязанова и посредника. Вышли на крыльцо: погода хмурая, петухи поют, того и гляди дождь пойдет; у подъезда стоит тарантас. Посредник зевает и охает.
— И охота вам. Спали бы, — ворчит Иван Степаныч, в одной рубашке выглядывая из окна.
— Нельзя, батенька, — служба, — отвечает посредник.
Сели, поехали.
Народ на селе сбирается в поле; сонные бабы с ведрами, овцы, едкий запах свежего дыма, мужики шапки снимают.
— Здорово, — невыспавшимся голосом покрикивает им посредник и засыпает.
Выехали в поле: роса, ветерок подувает, небо с востока покраснело, из побуревших озимых вылетает перепел…
Овраг, заросший орешником, внизу — мост. Пристяжные, понурив головы, шагом спускаются под гору и дружно подхватывают в гору; вдруг сильный толчок, — посредник всхрапывает, открывает глаза, бессмысленно смотрит по сторонам и опять засыпает.
Туман поднялся, все чище и чище становится даль, ярче цвета, прозрачнее воздух, и встают кругом одно за другим далекие села, леса и озера… Вдруг засверкала роса, загорелась медная бляха на шлее у коренной, и побежали от лошадей по траве длинные черные тени — солнце взошло…
Рязанов глядел, все глядел, как лошади бегут, как жаворонки сверху падают в зеленую рожь и опять, точно по ступенькам, поднимаются выше и выше; как стадо пасется по косогору… Вон лежит в лощине свинья, а на свинье сидит ворона.
— Семен Семеныч! а Семен Семеныч!
— М?
— Извольте вставать!
— Мгм.
— Семен Семеныч!
— М-м?
— Приехали.
— А! Приехали. Где старшина?
— Я здесь, Семен Семеныч. Пожалуйте, я вас высажу.
— Самовар есть?
— Сейчас будет готов.
— Живо! Ну, как у вас? — спрашивает посредник, входя в волостное правление.
— Всё слава богу-с, — кланяясь, отвечает старшина.
Писарь, в нанковом пиджаке, сметает рукавом пыль со стола, тоже кланяется и отходит к стенке.
— Хорошо, — говорит посредник, садится и все еще сонными глазами осматривает стены. Лицо у него измято, вдоль лба красный рубец.
Старшина стоит, наклонившись немного вперед и заложив руки за спину.
— Принесите-ка там портфель!
Старшина с писарем бросаются вон из избы.
Солнце начинает сильно пригревать, мухи толкутся в окне, на дворе отпрягают лошадей.
— Вот этот у меня старшина ничего, — говорит посредник Рязанову, — только неопытен еще, расторопности мало.
— Мм, — отвечает Рязанов.
Старшина бережно, точно боится расплескать что-нибудь, вносит портфель и, положив его на стол, отходит к сторонке. Писарь на цыпочках крадется к шкафу и вытягивается за спиной старшины.
— Ну, а недоимка у вас как? — спрашивает посредник, надевая себе на шею цепь.
— Плохо-с, — со вздохом отвечает старшина.
— Что ж ты, братец, не понуждаешь?
— Понуждаем-с, — вполголоса отвечает писарь, бесстрастно глядя на посредника.
— Мы понуждаем-с, — уныло склоня голову набок, повторяет старшина.
— Стало быть, плохо понуждаешь, — говорит посредник. — Вон помещик жалуется мне, что вы до сих пор не можете остальных пятисот уплатить с прошлого года, с октября. Ведь это срам!
Писарь стремительно подходит к столу и, порывшись в бумагах, почтительно указывает мизинцем в книгу, говоря:
— С пятнадцатого февраля сего года остается четыреста девяносто пять рублей семьдесят две копейки-с.
— Ну, да, — подтверждает посредник. — Слаб ты, брат; вот что я тебе скажу, — обращается он к старшине.
Старшина вздыхает.
— Разве, ты думаешь, мне приятно слушать жалобы на вас?
Старшина наморщивает брови и старается не глядеть на посредника.
— Ну, опишут, продадут. Что хорошего? Сам ты посуди!
— Хорошего мало-с, — рассматривая свои сапоги, отвечает старшина.
— То-то вот и есть, — наставительно заключает посредник. — Сами вы себя не бережете.
Несколько минут тяжелого молчания.
— О-охо-хо! — вздыхает посредник. — Так как же, брат?
— Чего извольте? — тревожно спрашивает старшина.
— Насчет самовара-то?