— Да так, надо сказать… — старшина вопросительно смотрит на писаря. — С пяток никак есть.
— Вовсе мало-с, — отвечает писарь.
— Не так чтобы оченно много-с, — кивая головой, докладывает старшина.
— Ты за этим наблюдай, — говорит посредник, — чтобы непременно учились. От этого для вас самих же польза будет.
— Известно, польза-с. Типерь который мальчик грамоте знает, и сейчас он это может, например, всякую книжку читать и что к чему. Очень прикрасно-с.
— Да, вот кабы побольше грамотных было, и пьянства бы меньше. Вместо того чтобы в кабак идти, он стал бы книжку читать.
— Книжку. Сейчас бы книжку читать. Это верно-с.
— Отчего же это так мало охотников-то учиться?
— А так, надо полагать, по глупости это больше-с.
— Что ж, твое дело им внушить, растолковать.
— Я уж довольно хорошо им внушал и батюшке тоже говорил: вы, говорю, батюшка, глядите, посредник велел, так чтобы нам с вами в ответе не быть.
— А он что?
— Ну, а он: хорошо, говорит, ступай! У меня вон, говорит, сено-то еще не кошо́но. Так-то. Опять и мужички вот тоже из того опасаются, что которых грамотных, слышь, всех угнать в кантонисты хотят.
— Это все вздор. Вы этому не верьте!
— Слушаю-с.
— А что́, бумага, которую я онамедни прислал, — подписали?
— С-сумляваются-с.
— Вот я тебе покажу, — сумляваются! Какой же ты старшина после этого? Дня через три я назад поеду, так чтобы к тому времени была подписана. Слышишь?
— Слушаю-с, — нетвердо выговаривает старшина.
Посредник начинает потеть и вытирает себе лицо платком.
— А вот я забыл вашей милости доложить — батюшка тут приходил с садовником. У них опять эти пустяки вышли.
— Какие пустяки?
— Из телят. Зашли батюшкины телята к садовнику в огород; садовник их загнал, стало быть это, на двор, запер. Батюшка, значит, сейчас приходит; так и так, как ты мог полковницких телят загонять?
— Каких полковницких телят?
— Да то есть это батюшкиных-то. Он так считает, что, мол, полковник я.
— Да.
— Ну, теперь это теща его выскочила, телят, обнаковенно, угнали…
— Ну, что же?
— Кто их разберет? Садовник жалится: он, говорит, у меня на шесть целковых обощии помял, а батюшка теперь за бесчестие с него, то есть, требует пятнадцать, что ли то…
— Пятнадцать целковых, — подтверждает писарь.
— За какое же бесчестие?
— Ну, тещу его, слышь, обидел.
— Как же он ее обидел?
— Слюнявой, что ли то, назвал. Уж бог его знает. Слюнявая, говорит, ты, — смеясь, объясняет старшина. — Ну, а батюшка говорит, мне, говорит, это очень обидно. Пятнадцать целковых теперь с него и требует.
Посредник тоже засмеялся; даже писарь хихикнул себе в горсть.
— Ну, это я после разберу, — вставая, говорит посредник. — А теперь, брат, вот что: вели-ка ты мне лошадок привести!
— Готовы-с.
— Молодец, — говорит посредник, трепля старшину по плечу.
Старшина кланяется, потом вместе с писарем провожают посредника на крыльцо.
На козлах сидит мужик, лошади земские.
— Ты дорогу-то знаешь ли?
— Будьте спокойны.
— Гляди, малый, — толкует мужику старшина, — чуть что, так ты и того, полегоньку!
Мужик самоуверенно встряхивает шапкой.
В это время в конце села показывается небольшая кучка людей. Завидя посредника, они еще издали снимают шапки и, понурив головы, медленно подвигаются к правлению. Впереди всех идет баба, за нею молодой мужик, позади идут старики.
— Это еще что такое? — всматриваясь в них, спрашивает у старшины посредник. — Это, кажется, опять давешние муж с женой, что разводиться-то хотели?
— Они самые-с, — улыбаясь, отвечает старшина.
— Вот, батенька, — говорит посредник Рязанову, — обратите внимание, женский вопрос! Вы как об нас думаете? И мы тоже не отстаем. Можете себе представить, с тех пор, как объявили им свободу, недели не проходит без того, чтобы не приходили бабы с просьбою развести их с мужьями. Потеха.
Старшина с писарем смеются.
— Ну, и что же? — спрашивает Рязанов.
— Да у меня этот вопрос решается очень просто. Здорово, ребятушки, — говорит он просителям, которые в это время подходят к крыльцу.
Они молча кланяются.
— Что скажете?
— К вашей милости.
Баба становится на колени.
— Встань, голубушка, встань! Что валяться? Говори дело! Видно, опять накутила? Старички, сказывайте, как и что!
— Чаво сказывать-то? Батюшка, Семен Семеныч! Вот баба от рук отбилась совсем.
— Слышишь, что старики говорят? Как тебя, — Маланья?
— Аграфена.
— Слышишь, Аграфена? И не стыдно это тебе?