«Но хотя бы и не всем нам, землежителям, не всем, да и то изредка, залетать в мир неземной, в мир таинственный, в благоговейном восторге целовать покрывало Изиды, верить в лучшее, ожидающее нас в необъятной, непостижимой земным умом вечности…» — и т. д.
Так писал г. Гречников г. Головану в лучшие годы своей жизни, но в 1845 году читатель уже застает осташковского поэта по уши в уездной тине и уже занятым совершенно другими предметами. Поэт терзается ревностию и непонятою страстию (к актрисе, как видно из одного намека).
восклицает поэт.
В октябре того же 1845 года поэт уже впадает в мистицизм. Склонность к романтизму, заметная в нем и прежде, под влиянием страсти увлекает его в бездну кабалистики.
«Роковые числа приближаются… — пишет г. Гречников в своем дневнике, — предчувствую, что в это время нынешнего месяца совершится многое. Я потеряю ее!..»
«Так и есть. 21 числа она… Роковое число не изменило…»
Но благородство чувств так свойственно высокой душе поэта.
«Пусть будет она счастлива, а мы… мы будем справедливы…» — через десять дней после рокового числа уже писал поэт.
Вскоре после описанной катастрофы г. Гречников женился и по этому случаю произвел сладострастный перифразис в стихах, под заглавием «Милая, а потом жена». Весь интерес означенного стихотворения вертится на трех словах: «шарф, улыбка и корсет».
Перечитав сделанные мною выписки из тетради, я к удивлению заметил, что это письмо принимает вид какой-то повести из уездных нравов, где героями являются темные для меня самого личности двух друзей поэтов. Но это случилось как-то само собою, по мере того как я читал и выписывал. Повествовательный характер получился просто потому, что тетрадь эта заключает в себе и дневник покойного поэта; а стихотворения, рассыпанные в разных местах, почти все с означением года и числа. Это обстоятельство дает возможность проследить их в хронологической связи и найти отношение их к некоторым событиям в жизни поэта. Так, например, видно, что в то время, когда достойный друг и выученик г. Гречникова упражнял свой природный дар в «скромной поэзии» и писал послания «Поэту» и «К своему портрету», сам г. Гречников занимался сочинением темы для повести и философскими соображениями вроде следующих:
«Мир не на час создан. И я вам скажу: мир вечен».
8 марта 1847 года г. Гречников кончил свой журнал.
Конец журнала Гречникова.
«В царство небесное не может внити ничто же скверно (Апок. XXI. 27)».
«Страшно впасти в руцъ бога живаго (Евр. X, 30)».
«Вот какими ужасными словами пришлось мне заключить журнал мой! И когда же? В период полного развития внутренних сил, когда бы мне должно наслаждаться самосознанием и проч.
«Всему причиною мой разврат…» — сознается автор и все более и более проникается драматизмом своей участи. Какие-то терния все мерещатся расстроенному воображению бедного поэта.
«Я вполне заслужил мои терния!!.. Даже к богу страшно обратиться мне!!!»
Далее, перебирая всю бесплодность попусту растраченной жизни, поэт казнит самого себя и даже ссылается на свои прежние мысли.
«В одном месте я сам сказал: сила, сила нужна, чтоб сломать до основания великолепный храм своих мечтаний, а из новых материалов воздвигнуть простой, но несокрушимый храм действительности». Рассматривая свои произведения, г. Гречников приходит к печальному заключению, что он «до сих пор еще не писал ни одной дельной статьи», а если что и было хорошего в них, то это все чужое. Но чужого он не хочет, «а своих не только нет запасов, но и крох от всего того блага, которым пользовался по милости других!»
Мрачно кончил свое поэтическое поприще осташковский поэт, но благодарные сограждане и теперь еще услаждают свою скуку чтением его произведений. А ведь странное это обстоятельство: в городе есть публичная библиотека, в которой лежит 4238 томов и, кроме того, получается 22 экземпляра разных периодических изданий, а между тем при всеобщей грамотности большинство или вовсе ничего не читает, или пробавляется песенниками и рукописными тетрадями вроде той, о которой сейчас было говорено.