— Гляди сюда — что это? — Насытившийся, довольный военнослужащий взирал на что-то, свалившееся из Греты. — Это чего, земеля?
Земеля скосил глаза:
— Ты ее порвал всю, мудак, — озаботился он.
Грета, временно освобожденный от пятерни, решил, что пора перейти к заключительной, коварной части плана. Недаром его любимыми литературными персонажами были набоковские стервы, Марго и Лола, которые надругались над своими ослепшими любовниками — сущими гадами и скотами: мужиками, одним словом. Грета набрал в грудь воздуха и пронзительно закричал, переполняемый страхом и радостью. Он радовался тому, что в нем признали особу, по половой принадлежности годную к партнерству; не только признали, но и подобающим образом обошлись. Эта радость не могла омрачиться даже тем подозрением, что курс молодого бойца в строительном батальоне мало чем отличался от происходящего.
— Помогите! На помощь, сюда! Меня изнасиловали! Кто-нибудь, скорее, меня убивают!
— Молчи, ты, — рявкнул солдат, находившийся при голове — рявкнул рассеянно, так как его внимание все больше приковывалось к непонятному предмету. Повинуясь исследовательскому порыву, он ухватил подол и рванул его кверху, увидел крепления и нечто под ними: набухшее, продолговатое.
— Ох ты, ёп, — солдат медленно отшатнулся, ища рукой какое-нибудь оружие: палку, металлический прут, лопату — естественные поиски любого, кому неожиданно встретился редкий гад, будь то гусеница в боевой раскраске, двуглавая змея или то, что сейчас колотилось в полупритворной истерике. Призывы о помощи сменились неопределенными, угрожающими завываниями; плач походил на хохот.
Второй военный согнулся и разразился всхлипами. Его оглушительно рвало, и он не заметил милиции: та, против навязанного ей полицейскими фильмами обыкновения, прибыла без сирен. Машина бесшумно въехала на площадку, и к брачному ложу бежали сержанты, на бегу вынимавшие табельные пистолеты — тоже двое, но был и третий, начальник наряда, вооруженный автоматом, и этот не вынимал ничего.
— Стоять! Всем стоять! — один милиционер, не раздумывая, ударил блевавшего рядового по черепу, и тот покачнулся, попробовал защититься руками, тогда как нутро продолжало брать свое — точнее, извергать свое. Его спутник хотел убежать, но был мгновенно настигнут и брошен на доски лицом, где оставил протяжный розовый след.
— Гражданочка, вы как? — главный милиционер вдруг осекся, поперхнувшись. Автомат повис и закачался в свободнейшем колебании; все поняв, старший сержант зажал себе рот, но между пальцами брызнуло. Тогда он дал себе волю, и то, что минутой раньше было выблевано преступным элементом, неразделимо перемешалось с правопорядочным ужином.
Грета сел, размазывая по лицу кровь. Милиционер, совладавший с тошнотой, подскочил к нему (нелюдь!), угостил сапогом, съездил по уху, полуприкрытому сбившейся прядью.
— Что ж ты за гадина, — причитал милиционер. — Как же тебя земля носит…
Его испуганные подручные крутили солдат.
— Хромай отсюда… чтобы не было тебя… убью…
— Ничего подобного, — прошамкал Грета расквашенными губами. — Пусть их судят. Они меня изнасиловали.
— Тебя? Да таких истреблять надо, в газовой камере! …
— Изнасиловали, — настаивал Грета. — Это преступление. Неважно, кто я.
Сержант притих, присел на корточки:
— Ты это серьезно, мужик? — последнее слово далось ему с видимым трудом.
Грета одернул платье, взял двумя пальцами растерзанный антрекот:
— Извольте в мешочек положить, — произнес он спокойно. — Для экспертизы, как вещественное доказательство. И все побои запишите. И про свои не забудьте.
Парк, докипая суматохой, отступал и открещивался от приграничного строительства, которое превратилось в арену для событий, не совместимых ни с каруселями, ни с лодочными путешествиями.
В отделении Грета побеседовал с капитаном. Грета уже успокоился и по известной доброте женского сердца был готов удовольствоваться достигнутым, сменить гнев на милость. Но ломался, как свойственно всякой уважающей себя женщине.
— В чем, собственно, дело? — он широко распахнул глаза, втянул остатки кровавых соплей. Вытер рот, и без того чистый. — У меня все на месте, все ладно. Не удивительно, что ребята позарились… Я не таюсь, я женщина, а вы — кто вас знает? Может быть, вы в дамском белье сидите, под формой. Я знала одного полковника…
Капитан сморщился. Но видя, что дело идет к мировой, ограничился пылким призывом:
— Побойся бога…
Этого говорить не стоило. У Греты сверкнули глаза, он передумал.