Таня задержала дыхание. Она все увидела - был резкий, безжалостный свет.
На что походило? Да, на их костер в поле.
Она вспомнила откатившийся уголек: он пускал тонкую и долгую струйку дыма. Она тянулась вверх, колеблясь, и где-то там, высоко, рассыпалась на молекулы.
Так случилось и здесь - на цветке тлел уголек, король-бабочка. Махаон.
И к нему вдруг - струйкой дыма - потянулось тело Сигурда и мягко, беззвучно вошло, исчезло... Таня задержала вскрик, прижав рукой губы.
Бабочка же снялась и полетела.
Тень ее бежала по траве. Таня заметила, что она круглая, и догадалась, что это тень самого солнца.
...Быстрее, быстрее!.. Луг поворачивается внизу. От него идут теплые земляные потоки, подкидывают, толкают (луг косо уходит вниз).
И зелено, зелено кругом, и сигналят цветы. Они зовут. Бабочку звали присесть поздние ромашки, звало "татарское мыло", звали все, отовсюду...
Сигурд поднялся выше, выровнял плоскость крыльев и скользнул над сидящим в тени бабочколовом. Тот вскочил - огромнейшая фигура с жадными глазами. Они - две круглые блестящие стекляшки.
Он рыкнул - прокатился по лугу недолгий гром.
Он вскинул сачок - тот со свистом ушел высоко в небо.
Страх поселился в Сигурде, веселость и страх. Он стал работать крыльями, поднялся высоко, высоко. И спланировал вниз, и уже нетерпеливо, на высоте кустов, полетел к белому платьицу Тани.
А позади громко топало и пыхтело. Сигурд летел тихо, чтобы оно не отстало, не потеряло пыл охоты. И Таня сжалась, когда бабочку смял удар сачка. Он прихлопнул и вдавил ее в промежуток мелких березовых кустиков.
- Есть! - вскрикнул бородач и нагнулся, запустил руку в траву.
- Что вам, собственно, надо, молодой человек?
Из травы поднялся Сигурд в виде небольшого и морщинистого старичка в костюме-тройке. Бородач стал пятиться.
- Простите, - сказал бородач и подтянул штаны. - Простите, что-то с глазами.
- Полежать не дадут, поспать не дадут, - негодовал Сигурд.
- Солнце, знаете, ничего и не видишь.
Бородач отходил, оглядываясь. Погрозил кулаком, повернулся и побежал.
- Почему ты не смеешься? - спросил Сигурд.
Таня молчала. Она щипала травинки и кусала те их части, что были воткнуты в основу стебельков. Они были как салат без сметаны - трава с простым травяным вкусом и запахом. И только.
"Он воздух, он мираж, я его сама придумала".
- Таня, вы расстроены чем-то?..
- Нет, не то... Скажи, если меня оскорбят или... Ты заступишься за меня? Ударишь нахала?
- Чем я его ударю? - спросил Сигурд. - Я дым, клубок молекул, сочетание еще не разведанных свойств материи. Я не могу ни обнять, ни защитить. Я ничто в обычном понимании. Сила моя в этом мире овеществляется в других и другими. Товарищами, машиной, шефом. Ты расстроена?
- Глупости, Сигурд, я прошу прощения.
- Это я должен просить прощения.
Корова подошла и смотрела на них, вздыхая. Нос ее был черный и мокрый. Она лизала его шершавым языком.
- Хочешь, я узнаю, что сейчас чувствует эта корова? - спросил Сигурд.
- Я знаю. Она хочет, чтобы ее подоили, - сказала Таня. - Мне пора домой. Не провожай, я сама...
На веранде гудела из угла в угол оса с золотым животиком. Но, может быть, это просто осовидная хитрая муха.
Хитрая!.. Бабушка пригрозила пальцем и велела прогнать муху.
- Почем я знаю, что это не твой чудак, - сказала бабушка Тане. Прилетел и слушает. Проныра!
Таня обиделась.
- Что вы, бабушка, он не такой.
- За себя ручайся, деточка, только за себя, и то здраво подумав. Вот и Пеструха сегодня на меня как-то странно посматривает и яйцо мне не снесла. А снесет, то как его будешь есть? Почем я знаю, может быть, Пеструха - это тоже он.
Таня взяла полотенце и выгнала осу. Пришлось вытаскивать из угла домашнего паука и садить его за дверь.
Котенок сидел на полу и смотрел на них большими серыми глазами.
- Убери и его, - требовала бабушка. - Очень у него глаз сообразительный. Наверное, твой...
Таня взяла мягкого котенка под локотки (тот запел) и унесла. Посадила в траву, и серый занялся вылавливанием травяных бабочек.
Таня вернулась и услышала бабушкины слова. Она, вздыхая, говорила маме:
- А попробуй откажи? Как подумаю о нашей кухне, где и окно-то не закрывается и форточку твой благоверный не починил толком, сердце обмирает. Так и обливается кровью, так и обливается. Я сама в детстве, разозлясь, сажала мух в бабушкины пироги. Садись, Татьяна! - Бабушка указала на стул. - Садись, слушай и мотай на ус. Ты уже не маленькая, в восемнадцатом веке в твоем возрасте детей имели. Мать тебе ничего доброго не скажет, уж слишком романтична. И все оттого, что я, будучи в интересном положении, читала Карамзина - "История Государства Российского". И всего-то один том! Мы же с тобой, надеюсь, люди трезвые и здравомыслящие.
- Мне кажется, это мое личное дело.
Бабушка выпятила губы.
- Вот так же говорила Марианна, выходя замуж. А ее личное дело (то есть именно ты) стало общим, то есть нашим. Знай, в его семье тоже голову ломают.
- А что я такое особенное делаю?
- Не напускай тумана, моя милая, все это крайне прозрачно. Имей в виду, я поклялась дождаться своих правнуков и не потерплю, чтобы они были сделаны из желе или воздуха. Я хочу, чтобы они плакали, ели, пачкали пеленки и делали все, что положено делать младенцам.
- Бабушка!
- Я уже двадцать лет бабушка! Да-с!.. А что, по-твоему, получится? Я, моя милая, желаю для тебя мужа, которого я могла бы потрогать и убедиться, что ты и точно замужем.
- Вы подсмотрели, совестно вам!
- Именно, моя милая, подсмотрела. Меня и успокоило, что он просто дым, одна видимость!.. Прозрачник!.. Но как ты думаешь жить с бесплотным человеком? Он вечно будет сидеть в своих цветочках. Он же не от мира сего. Заруби себе на носу, я не хочу газообразных внучат. Нет! Нет! Нет! Ты знаешь, у меня идеальный характер, как я сказала, так и будет.