Бато еще долго донимал родителей своими вопросами, но его "почему" и "отчего" не тяготили их. Они искренне смеялись над его наивностью, и их смех сливался с всплесками речных волн. И тогда казалось, что река шумит сильнее.
Человек рождается для счастья, и никакие трудности жизни, никакие страдания не могут заглушить в нем стремления к радости. Может быть, поэтому утомительная дорога не помешала нашим путникам после скудного ужина позабыть усталость и даже испытать некоторое наслаждение, какое люди обычно познают во время отдыха. Не зная еще, что принесет им грядущий день, Долгор и Эрдэнэ весело шутили и не заметили, как вслед за сумерками подошла ночь. На небе засверкали звезды, по долине Тамира потянуло свежим ветром, и со степи хлынули пряные запахи трав.
Эрдэнэ привел стреноженного коня и привязал длинной волосяной веревкой. Некоторое время он постоял, безмолвно глядя в сторону своего кочевья, потом сложил ладони и тихонько помолился.
- Тайшир-хан мой, Ата-тэнгэр мой, благодетельный Гомбо мой, помогите мне.
Все спали крепким сном, но, когда на востоке протянулась розовая полоска и звезды начали гаснуть, Эрдэнэ был уже на ногах. Он вышел из палатки, потянулся и вдруг стал беспокойно осматриваться по сторонам. Что такое? Коня нигде не было, он словно сквозь землю провалился. Когда Эрдэнэ увидел на земле волосяную веревку и ременную треногу, у него потемнело в глазах. Ему даже почудилось, будто большая черная гора, высившаяся у горизонта, вдруг подступила к нему вплотную. Он отступил на два шага и некоторое время растерянно смотрел вдаль. Потом как-то поник, словно тяжелобольной, и откинул полог. Губы его бессвязно шептали: "Эх, Тайшир-хан, эх, Ата-тэнгэр, эх, Гомбо, Гомбо, почему вы не уберегли моего коня?"
Долгор уже проснулась. Увидя вошедшего мужа, она приподнялась и спросила:
- Как погода?
Эрдэнэ в растерянности стоял у входа с веревкой в руках.
- Коня увели.
- Что? Коня? Нашего? - Долгор вскочила.
- А какого же еще? - мрачно ответил Эрдэнэ и сел на тюфяк.
- Что же мы теперь будем делать? На чужой земле, без коня! О-о-о! запричитала Долгор. По щекам у нее потекли слезы.
А река, как и вчера, шумно несла свои воды, и занимающаяся заря радостно извещала о наступлении нового дня.
- Зачем плакать? Не нужно... слезами горю не поможешь. - Эрдэнэ хотел улыбнуться, но улыбки не получилось, рот искривила лишь гримаса. Тогда он достал трубку и закурил.
"А верно, что теперь делать?" - подумал Эрдэнэ. В глазах у него снова потемнело, слова не шли с языка. Он покосился на плачущую жену. Потом сел поудобнее, поджал под себя ноги и сказал:
- Ну вот что, жена. Слава гениям-хранителям, что сами хоть живы остались. Давай-ка вскипяти чай, а там видно будет. В дымящемся аргале всегда есть уголек, живой человек всегда найдет выход.
На скулах у Эрдэнэ заходили желваки, глаза уставились в одну точку, изо рта и ноздрей клубами шел синеватый дымок.
Казалось, Долгор что-то хотела сказать мужу, но, промолчав, вышла из палатки.
Она стала разжигать огонь, а губы ее все время шептали: "Гомбо мой, Тайшир мой". Но она и сама не могла бы ответить, о чем просит святых.
А на востоке всходило сверкающее солнце. То тут, то там заблестели круглые кустики перекати-поля, гонимые по степи осенним ветром.
2
За день до того, как Эрдэнэ остался без коня, в долине Тамира, только в другом ее конце и тоже на рассвете, произошло еще одно событие.
У самого выхода из долины, идущей с северо-запада на юго-восток, на пологом склоне стояли три юрты. Среди них был устроен загон для овец. На рассвете из большой юрты вышел круглолицый смуглый человек с острыми бегающими глазами. Он был в халате из синей далембы и поношенных гутулах. На поясе у него висел нож с берестяной ручкой.
Звали этого человека Итгэлт. Он не стар, ему всего тридцать два года. И не знатен, нет у него никакого титула. Но он очень богат, хотя от отца унаследовал небольшое хозяйство. За несколько лет всеми правдами и неправдами стал он одним из самых зажиточных людей в Луу-гунском хошуне.
Девятнадцати лет он женился на дочери одного тайджи из Далайчойнхорванского хошуна. В приданое получил большое стадо - отсюда и пошло его богатство. При себе он держал немного скота, зато все бедняки в округе пасли его стада.
Жену его зовут Должин, десятилетнего сына - Хонгор, а семилетнюю дочь Солонго.
Итгэлт всегда поднимался на рассвете и до вечерних сумерек работал не покладая рук. Того же он требовал и от всех своих близких. Поэтому и жена его, Должин, обычно вставала рано. Она доила коров, выгоняла их на пастбище, а потом принималась за другую работу по хозяйству. Если кто-нибудь встанет раньше ее, она весь день ходит мрачная и молчаливая. Женщины, которые батрачат у Итгэлта, знают это и потому стараются выйти из юрты лишь после того, как раздастся стук ступы в юрте Итгэлта.
- Должин! - потягиваясь, обратился Итгэлт к жене. - Буди сына, пусть соберет коров. Сегодня будет хорошая погода. - Он подошел к северной юрте и открыл дымник. - Дулма! Пора вставать! - Потом направился к восточной юрте. Но оттуда уже выходила пожилая женщина.
В северной юрте жил табунщик Галсан с женой Дулмой. В восточной юрте чабан Няма с женой Хишиг и шестилетней дочкой Сурэн.
Итгэлт ростом невысок. Он худощав, жилист, но мускулы у него крепкие. Ходит он проворно, чуть подпрыгивая, поэтому его и прозвали "Кузнечик".
Разбудив работников, Итгэлт направился к своей юрте. Навстречу ему, протирая заспанные глаза, вышел Хонгор.
- Лентяя всегда ко сну клонит, у ротозея всегда слюни текут, говорит пословица. До сих пор ото сна не очнулся, несчастная твоя голова. Быстро собери коров и гони сюда, - сказал Итгэлт.
На южном склоне холма, пощипывая траву, паслось небольшое стадо. Хонгор схватил ивовый прут и, сев на него верхом, будто на коня, бросился между юрт к стаду.
- И не стыдно тебе, совсем как маленький, несчастная твоя голова, крикнул ему вдогонку отец.
Итгэлт некоторое время смотрел на двух лошадей, пасшихся на северном склоне по другую сторону Тамира, а потом вприпрыжку направился к овечьему загону и открыл ворота. В это время к нему подошел батрак Няма. Он поздоровался и с усмешкой пробасил: