Я зевнул. Ничего так себе парни принципами мерялись. Понятно, что Неджел просто уснул.
Дерен на экране выдвинул кушетку на середину карцера.
— Давай уже делом займёмся? — сказал он, и начал очищать от листьев ветки из оранжереи.
— Ты не имеешь права меня бить, я наследник крови! — голос Эберхарда звучал неуверенно, но вычленить эту неуверенность смог бы не каждый.
— Это на тебе в каком-то месте написано? — спросил Дерен. — Повернись, я почитаю?
Наследник сделал шаг к стене.
— Боишься спиной повернуться? Алайцы, видимо, были не в курсе — наследник ты или нет?
Эберхард отступил ещё на шаг и упёрся лопатками в стену.
— Я не знаю, для кого ты сейчас наследник, — пожал плечами Дерен. — Может быть, такие люди ещё где-то есть, но здесь — другие правила игры. Ты находишься на военном корабле. За то, что ты сделал, учитывая, что ты не член экипажа, тебя проще вышвырнуть в космос. Я пытаюсь привести ситуацию хоть к какому-то равновесию, иначе тебя придётся держать в карцере. А ты слишком много перенёс у алайцев. И я не уверен, что пребывание в клетке не сведёт тебя с ума окончательно.
— Я ничего не чувствую здесь такого, — пожал плечами Эберхард, оглядываясь.
Провода действительно не торчали.
— Я вполне контролирую тебя, и питание пока отключил, — кивнул Дерен. — Не надо делать вид, что ты этого не заметил. За те полчаса, пока Неджел ходил за орешником, головную боль ты уже заработал. Дальше — будет гораздо хуже.
— Что бы ты понимал в этом! — надулся наследник.
— Учили, что низшее сословье тебе в подмётки не годится? — деланно удивился Дерен. — Сейчас проверять будем. Сам ляжешь, или мне придется бегать за тобой?
— Да кто ты такой, чтобы условия мне ставить?
— А хочешь, я объясню, почему одного могут захватить алайцы, а другого не могут?
— Ну и почему?
— Потому что ты сам этого хотел, — Дерена диалог веселил, но он сдерживал улыбку.
— Я? Я что, чокнутый?
— Вроде того. Вспомни, тебе было больно, страшно. Но было и чувство, что так нужно, верно?
— Нет!
— А чего ты тогда кричишь? Я же знаю, что ты умеешь себя слушать. Вас этому учат. И ты знаешь, что был момент, когда твоё тело готово было подчиняться тому, что с тобой делали.
— Нет, — дёрнул головой Эберхард. — Ты не можешь этого знать!
— Не могу? Повернись ко мне спиной, ну?
Эберхард только плотнее впечатался в стену.
— Ты сам стараешься себя наказать. Разорвать пополам. Часть тебя боится, другая часть — хочет насилия. Ты знаешь, что был неправ. И хочешь реакции мира на эту неправоту. Если ты не перешагнёшь это состояние — будешь мучиться в нём всю жизнь. И мучить других. Тебе нравится, когда кому-то больно, верно?
Дерен сел на кушетку, продолжая чистить прутья. Интересно, где остальное «наследство» Дарама? Кто-то ещё в обитаемой Вселенной умеет так же, как он, пользоваться бичом?
— Человек неравновесная сумма сознательного и бессознательного. Там, где ты себя не осознаешь, нет и вранья себе. Но сознательно ты врёшь себе каждую минуту. Ты думаешь, что ты — наследник дома Аметиста, на самом деле ты ничего не решающий мешок с голубой кровью. И тело твоё знает это. Хочешь, расскажу, что ты чувствовал на алайском корабле? Тебе было страшно, да? Но ты и хотел, чтобы…
— Нет!
— Зачем так орать?
— Ты… Ты провокатор! Я прикажу тебя повесить за твой проклятый язык!
— Я сильнее тебя, мальчишка. Мне повторить ещё раз? Или сам расскажешь? Дядя говорил с тобой о своих планах в отношении других наследников, да? Он говорил с тобой так, словно ты заранее с ним согласен. Восхищался твоим умом и зрелостью? Он говорил, что семя зла следует вырывать вовремя? Ведь так положено в постулатах вашей религии? И ты кивал, соглашаясь. Хотя ты сам был из того же семени, что вырвут другие неравнодушные к власти. Ты ничем не лучше других. И твоё тело знает это. В том, что случилось на Асконе, ты виноват так же, как и твой дядя. И ты знаешь это. Когда тебя захватили алайцы, тебе было больно, страшно… но и равнодушие к происходящему тоже появлялось, правда? В какой-то момент ты понимал, что с тобой делают то, что надо. То, что ты заслужил. Сознание сворачивалось от ужаса, а тело хотело ещё?
— Не надо со мной так, пожалуйста, — тихо сказал Эберхард. Лицо он спрятал, опустив голову.