– Вы не посмеете!
– Посмею! – Он наконец встал и, держа коптящую свечу в руке, вышел из-за стола. – Стража! – Голос прозвучал резко и хрипло. Стерн хранил молчание и лишь откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки и глядя в лицо начальнику.
В полном отчаянии Сара повернулась к старухе:
– Что мне делать?
Но Мери Филипс уже снова занялась Лизой. Она задрала ей юбки, насильно раздвинула колени и резко вонзила страшную иглу в промежность. Темную тишину здания разорвал дикий крик, и в это время дверь позади Хопкинса открылась и вошли двое мужчин.
– Мэтью Хопкинс, ты попадешь в руки дьявола! – вдруг выкрикнула Лиза. – Он утащит тебя в ад со всеми твоими подельниками! – Она хрипло разрыдалась. – Сара, донеси до сатаны все, что здесь творится! Расскажи ему, и призови к отмщению! – Слова Лизы прервались новым воплем, когда Мери Филипс снова вонзила в тело старухи свою иглу.
Сара замерла на пороге и оглянулась, в слезах. В тусклом свете свечей она увидела, как Мери Филипс снова вонзила свою отвратительную иглу. На этот раз крика не последовало.
– Видите, господин Хопкинс! Мы нашли место, где она не испытывает боли! – раздался мерзкий гортанный смех. – Но она уже во всем призналась! Может быть, «прогуляем» ее сегодня вечерком, чтобы она дополнила свое признание? Думаю, так будет лучше! – Мери Филипс встала, зардевшись от гордости за свой успех, и бросила длинную иглу с деревянной ручкой перед Хопкинсом на стол. С кончика иглы сорвалась густая темная капля крови.
– И пожалуй, надо будет еще проверить ее водой, чтобы не ошибиться. – Изуверка помолчала. – Не проверить ли нам и госпожу Сару, пока она здесь? Мне думается, что она тоже одна из них!
– Нет! – Сара дико озиралась, переводя глаза с торжествующей толстой Мери Филипс, с ее потного красного лица и грязного корсета, на Хопкинса и Стерна в их аккуратных черных костюмах с белыми воротничками и манжетами, и обратно – на измученную старую женщину на стуле, рыдающую от боли, со струящейся по ногам кровью. – Нет! Я не имею к этому никакого отношения!
Когда Сара выбежала вниз по темной лестнице, в спину ей донеслись слова Мери Филипс.
– Не стоит так мчаться, моя дорогая! Я знаю, где тебя найти! И я знаю о твоих интимных местах больше, чем надо, если ты еще не забыла, как я выясняла, почему Господь не дал тебе с твоим мужем ребенка! Теперь нетрудно понять почему! Господь не посчитал тебя достойной стать матерью, волею своей Он решил – не будет у тебя потомства!
Рыдая, Сара бросилась к двери, распахнула ее и выбежала на улицу.
Ветер затих, оставив запах тины и соли в густом тумане, который теперь поднимался от реки к городку, окутав здание и вывеску гостиницы. Его холодная влага осела на ее щеках, залитых слезами, когда она убегала прочь по Хай-стрит.
49
Понедельник, после полудня
С усталым вздохом Паула снова села на стул и взглянула на часы. Проклятие! Она опоздала на поезд до дома. Теперь придется ждать целых двадцать минут! В задумчивости она смотрела на экран дисплея перед собой, на котором появились последние цифры индекса Доу-Джонса – ну вот, упали на шесть пунктов. Паула глядела на них без особого внимания, потом взялась за телефон. Пайерс ответил через тридцать секунд.
– Паула? Как приятно вас услышать!
– Пайерс, вы собираетесь убедить Эмму вернуться обратно в Лондон? – Паула так сильно беспокоилась об этом весь день, что даже не понимала, какой неожиданностью для него может прозвучать ее вопрос.
– Сомневаюсь, что мне это удастся, – ответил он, секунду помедлив. Голос его стал очень сухим. – Вообще-то мы расстались не слишком хорошо. – Паула услышала глубокий вздох. – Если честно, я думаю, что между нами все кончено. Занавес!
– Но она вас все еще любит, – выпалила Паула, лишь потом сообразив, что, по сути, об этом ничего не знает. – По крайней мере, нам с Алексом так показалось... Мы оба почувствовали, что виноваты в том, что вы с Эммой были не очень-то счастливы в воскресенье. – Она прикусила колпачок своей дорогой ручки, пытаясь как-то выкрутиться.
Пайерс вежливо, но безрадостно усмехнулся.
– Пожалуйста, не вините в этом себя. Возможно, вы лишь немного развели нас по противоположным полюсам, но не более того. Это все проклятый дом виноват! Она буквально одержима им! – Пайерс вдруг вспомнил о приличиях. – О боже, извините. Думаю, Эм и я просто достигли естественного финала наших отношений. Наверное, этот дом Лизы лишь дал нам возможность увидеть наши самые слабые места. Лучше раньше, чем позже.
– Пайерс, вы не должны сдаваться. – Колпачок соскочил с ручки и свалился на пол. – Она может в вас сильно нуждаться!
Повисла минута молчания.
– Звучит как предсказание.
– Я не знаю, почему я это сказала...
«Потому что мой муж положил на нее глаз, вот почему! И они теперь так далеко, вдвоем, а мы с Пайерсом здесь, в Лондоне, и ничего не можем сделать! Но это еще не все». Паула усмехнулась.
– Ну, ладно, я просто сделала попытку помирить вас. Пайерс, не пропадайте, держите со мной связь. Вероятно, мы сможем вместе пообедать когда-нибудь?..
Положив трубку, Паула снова взглянула на часы. Теперь ей надо бежать, чтобы вовремя успеть на станцию Ливерпуль и попасть на нужный поезд.
50
Марк отодвинул стопку книг и вздохнул. Он устал, и голова уже просто трещала, но сценарий получался вроде неплохой. Чем больше он читал про Хопкинса, тем более удивительным казался ему этот человек, хотя никто толком не знал, каким же он был? В источниках было полно слов «возможно», «вероятно», «похоже» и «почти с уверенностью». Марк решил, что в принципе этого вполне достаточно. Хопкинс был местный, родился, «вероятно», в Грейт-Венаме, который, насколько понял Марк после изучения карты местности, располагался в восьми километрах по прямой от Маннингтри. Его отец, некий Джеймс Хопкинс, был приходским священником в тех местах с... Марк взглянул на свои записи... да, с 1612 года до, «вероятно», 1634 года.
Марк заехал в Грейт-Венам по пути из Ипсвича. Там он не увидел ничего особенного, кроме прелестной старой церкви в заросшей травой долине, очень тихой, тревожимой лишь пением птиц и тиканьем часов на башне. Обойдя ее, Марк с трудом представил себе это милое местечко как место рождения человека, одержимого такими страшными демонами. Но потом он снова вспомнил о доме Бронте в Хауторте. Возможно, здешние деревни были многолюдные, унылые, нездоровые. Возможно, детям, и Мэтью в их числе, давали молоко с местной фермы, зараженное туберкулезом. Возможно, дети были весьма умные, способные, подавленные обстоятельствами жизни, замкнутые в себе и к тому же с богатым воображением, такие же, как и Бронте. Но на этом сходство заканчивалось.
Как сформировалась непростая личность Мэтью? Марк отыскал сведения, что Мэтью был невысокого роста, наверное, в детстве болел рахитом, что было обычным явлением в те времена. И возможно, физический недостаток развил в нем комплекс неполноценности, который сыграл немалую роль в формировании этого характера. Его мать, Мэри, была гугенотка, поэтому почти наверняка в семье имело место строгое пуританское воспитание, и оно ярко проявилось в одном из сыновей, который стал пресвитерианским священником, и в другом брате, Томасе, который уехал жить в Новую Англию. Было ли в прошлом Мэтью что-либо еще? Ненависть к женщинам... происходила ли она от трудностей общения с матерью или с более пожилой женщиной, например с бабушкой? Марк вздохнул. Это была весьма интригующая идея, но доказать ее реальность никогда не удастся.
Вероятно, Мэтью был достаточно умен и неплохо образован. Он сам упоминает о том, что обучался в Амстердаме и, кажется, специализировался в морском праве. Несомненно, он начал свою карьеру в области морского права, по крайней мере до возникновения более позднего и более доходного дела. Возможно, именно его деятельность на поприще морского права привела его в Мистли, где находился процветающий порт. В то же время, он был владельцем или совладельцем гостиницы «Торн». Странная область деятельности для человека, так страстно придерживавшегося строгих пуританских правил того времени.