Нет, жизнь осталась сносной, да и привыкнуть можно ко всему – это лишь вопрос времени и цены. В обмен на покорность мусульмане обещали защиту от внешних врагов и поддержание порядка внутри страны. Поначалу так оно и было, однако порядок этот на поверку оказался чужим. Налоги становились всё тяжелее, а наместники халифа всё бесцеремоннее. Христиане, от владетельного князя до последнего рудокопа, во всей полноте познали, какова она – участь проигравших. Во все годы арабского владычества восстания и освободительные движения, возглавляемые князьями знатных армянских родов, вспыхивали повсеместно. Обходились они дорого: халиф посылал войска, которые оставляли после себя разрушенные города, сожжённые деревни и пустые амбары.
Но никакая сила не может господствовать вечно; к середине IX столетия от Рождества Христова Арабский халифат уже раздирали внутренние противоречия. На востоке державы эмиры из мощной династии Саджидов, признавая на словах власть Багдада, основали своё государство со столицей в Мараге. Местных христианских князей, подвластных арабам, новые владыки продолжали считать своими вассалами, однако достаточных сил для постоянного поддержания своей власти над ними уже не имели.
Тогда князья из древнего армянского рода Багратуни сплотили вокруг себя представителей других знатных домов и в жестокой борьбе завоевали независимость для своей земли, а вместе с ней и право на царскую корону. Впрочем, долгое время их свобода всё же не была полной – корону цари получали от халифа и вынуждены были платить ему дань, приходилось им считаться и с саджидскими эмирами. Борьба продолжалась – то затухая, то вспыхивая вновь ярко и кроваво.
Тем жарким летом, когда остатки дружины Хельга спасли свои жизни от гнева Каспия, спокойствия во всём краю не было. Царь Ашот II, прозванный Еркат, что на армянском означает «Железный», вёл войну с Саджирским эмиром Юсуфом, желая окончательно избавиться от посторонних вмешательств во внутренние дела армянского царства и сделаться суверенным правителем на подвластных ему землях. Были у него и личные причины ненавидеть арабов – они убили его отца, царя Смбата. Убили страшно, обманом захватив в плен, обезглавили и распяли тело над крепостной стеной Двина – древней армянской столицы.
Северянам войны и усобицы земель, в которых они оказались, были неведомы. Да и забросило их во владения шахов Ширвана, далеко от основных мест событий. Тем не менее, русы справедливо полагали: кто бы ни встретился им на пути, дружеской помощи от него ждать не стоит.
Поэтому двигались быстро, избегая лишнего шума. Короткие привалы делали через каждую восьмую часть солнечного круга, а немногочисленную поклажу несли по очереди, освободили от этой повинности только наиболее пострадавших во время шторма, вроде Ислейва, который хотя и мог идти на своих двоих, оставался смертельно бледен и глухо постанывал, когда приходилось карабкаться по камням вверх.
– Как доберёмся – живо отлежишься, – попытался обнадёжить кормчего Лидуль.
– Не забивай мне голову всякой чушью, мальчик, – огрызнулся Ислейв. – Это будет долгий и унылый путь, который для нас, вероятно, кончится смертью. Тогда и отлежусь.
Ингвар мрачного настроя не разделял, отоспавшись за ночь, он чувствовал, что, помимо лёгкого шума в голове и стертых ног, здоровье его налаживается. Ясная погода, морской воздух и необъяснимое предчувствие нового, от которого дух захватывает, – всё это вовсе не располагало к продолжению болезни и унынию. «Но я вряд ли был бы веселее Ислейва, сломай себе, как он, всё нутро» – подумал Ингвар.
Уже сгущались сумерки, когда путь отряда перерезал озорной ручеёк, весело бежавший в сторону моря, как будто насмехаясь над суровыми оборванцами. Вид пресной воды – ведь в запасах её почти не было – поднял настроение и усталым северянам; все напились вдоволь, и Хельг объявил привал. Общим советом решили отдыхать до полной темноты, после чего вновь выдвинуться в путь. Идти ночью безопаснее, поэтому длительный отдых отложили до рассвета нового дня. Сейчас главное – уйти подальше от первой стоянки – следы крушения могли привлечь непрошенных гостей.
Утолив жажду и умывшись, Ингвар повалился на слепленный вместо ложа ком тряпья. Стоило прекратить движение и лечь, как усталость накатила со всей силой.
«Спать! – пронеслось у него в голове, – Хотя бы немного, пока есть такая возможность».
Но Рори, на которого, казалось, усталость не действовала вовсе, водрузился рядом и мечтательно произнес: