И не страшно душе – хорошо и легкослиться с листьями леса, с растительнымсоком,с золотыми цветами в тени облаков,с муравьиной землею и с небом высоким.
1948–1950, 1962
«На мой порог зима пришла…»
На мой порог зима пришла,в окошко потное подула.Я стыну зябко и сутуло,грущу – и грусть моя грешна.
И то ли счастье, то ли сонна мой порог, как снег, упали,и пахнет милыми губамимое горящее лицо.
Я жарюсь в чертовых печах.(Как раз за лириков взялись там!)Я нищетой до дыр залистан.О, не читай меня, печаль.
Ты ж, юность, смейся и шали,с кем хочешь будь, что хочешь делай.Метелью праздничной и белойво мне шумят твои шаги.
Душе и сладко, и темно,ей не уйти и не остаться, —и трубы трепетные счастьяпо-птичьи плачут надо мной.
1962
Паруса
Есть в старых парусах душа живая.Я с детства верил вольным парусам.Их океан окатывал, вздувая,и звонкий ветер ими потрясал.
Я сны ребячьи видеть перестали, постепенно сердцем остывая,стал в ту же масть, что двор и мостовая,сказать по-русски – крышка парусам.
Иду домой, а дома нынче – стирка.Душа моя состарилась и стихла.Тропа моя полынью поросла.
Мои шаги усталы и неловки,и на простой хозяйственной веревкетряпьем намокшим сохнут паруса.
1962
Вечером с получки
Придет черед, и я пойду с сумой.Настанет срок, и я дойду до ручки.Но дважды в месяц летом и зимоймне было счастье вечером с получки.
Я набирал по лавкам что получше,я брился, как пижон, и, бог ты мой,с каким я видом шествовал домой,неся покупки вечером с получки.
С весной в душе, с весельем на губахидешь-бредешь, а на пути – кабак.Зайдешь – и все продуешь до полушки.
Давно темно, выходишь, пьяный в дым,и по пустому городу один —под фонарями, вечером, с получки.
1962
Постель
Постель – костер, но жар ее священней:на ней любить, на ней околевать,на ней, чем тела яростней свеченье,душе темней о Боге горевать.
У лжи ночной кто не бывал в ученье?Мне все равно – тахта или кровать.Но нет нигде звезды моей вечерней,чтоб с ней глаза не стыдно открывать.
Меня постель казенная шерстила.А есть любовь черней, чем у Шекспира.А есть бессониц белых канитель.
На свете счастья – ровно кот наплакал,и, ох, как часто люди, как на плаху,кладут себя в постылую постель.
1963
Осень
О синева осеннего бесстыдства,когда под ветром, желтым и косым,приходит время помнить и поститьсяи чад ночей душе невыносим.
Смолкает свет, закатами косим.Любви – не быть, и небу – не беситься.Грустят леса без бархата, без ситца,и холодеют локти у осин.
Взывай к рассудку, никни от печали,душа – красотка с зябкими плечами.Давно ль была, как птица, весела?
Но синева отравлена трагизмом,и пахнут чем-то горьким и прокислымхмельным-хмельные вечера.
1963
Старик-кладовщик
Старик-добряк работает в райскладе.Он тих лицом, он горестей лишен.Он с нашим злом в таинственном разладевесь погружен в певучий полусон.
Должно быть, есть же старому резон,забыв лета и не забавы ради,расколыхав серебряные пряди,брести в пыли с гремучим колесом.
Ему – в одышке, в оспе ли, в мещанстве —кричат людишки: «Господи, вмешайся!Да будет мир избавлен и прощен!»
А старичок в ответ на эту речь ихтвердит в слезах: «Да разве я тюремщик?Мне всех вас жаль. Да я-то тут при чем?»
1963
Ода русской водке
Поля неведомых планетдуши славянской не пленят,но кто почел, что водка яд,таким у нас пощады нет.На самом деле ж водка – дардля всех трудящихся людей,и был веселый чародей,кто это дело отгадал.
Когда б не нес ее ко рту,то я б давно зачах и слег.О, где мне взять достойный слог,дабы воспеть сию бурду?Хрустален, терпок и терпимее процеженный настой.У синя моря Лев Толстойее по молодости пил.
Под Емельяном конь икал,шарахаясь от вольных толп.Кто в русской водке знает толк,тот не пригубит коньяка.Сие народное питьеразвязывает языки,и наши думы высоки,когда мы тяпаем ее.