Хотя Грейс писала Чарли каждый месяц, она не могла сообщить ничего нового о местонахождении их отца. «Здесь полмиллиона солдат, — поясняла она, — и все они, голодные и холодные, выглядят на одно лицо». Сэл продолжала работать официанткой на Коммерциал-роуд и все свое свободное время посвящала поискам мужа, в то время как Китти не знала отбою от мужчин, которые были счастливы удовлетворить любую ее прихоть. Фактически, одна только Китти из троих имела в течение дня свободное время, чтобы помочь Чарли в его торговле, но, поскольку она никогда не вставала до восхода солнца, а ложилась в постель задолго до его захода, помощи от нее не было никакой.
Прошли недели, прежде чем молодой Чарли перестал оборачиваться, чтобы спросить: «Сколько отвесить, дедушка? Сколько стоит, дедушка? Можно ли давать миссис Рагглз в кредит, дедушка?»
И, только выплатив последний пенни долга за новый лоток и оставшись едва ли ни с чем, он начал понимать, каким ловким торговцем должен был быть старик, чтобы сводить концы с концами.
Первые месяцы их общий заработок составлял несколько пенни в неделю, и Сэл стала опасаться, что все они закончат в работном доме, если будут продолжать задерживать уплату ренты за дом. Она умоляла Чарли продать лоток деда, чтобы выручить хотя бы фунт, но ответ Чарли был всегда одним и тем же: «Никогда», — после чего он добавлял, что скорее умрет от голода и оставит реликвию гнить на заднем дворе, чем позволит чужим рукам ее укатить.
К осени 1916 года дела в торговле пошли лучше и «крупнейший в мире лоток» стал приносить достаточно прибыли, чтобы Сэл купила себе поношенное платье, Китти пару туфель, а Чарли еще более поношенный костюм.
Хотя Чарли оставался все еще в наилегчайшем весе и не отличался высоким ростом, но, справив свое семнадцатилетие, он стал замечать, что дамы на углу Уайтчапел-роуд, все еще помечавшие белыми перьями любого, кому можно было дать от восемнадцати до сорока лет, начали с нетерпением, как орлицы, поглядывать на него.
Чарли не боялся никаких немцев, но он все еще надеялся на быстрое окончание войны и возвращение отца к своей привычной дневной работе в доке и ночному пьянству в «Черном быке». Но без писем и при наличии весьма скудной информации в газетах даже мистер Сэлмон не мог ему сказать, что же на самом деле происходит на фронте.
Шли месяцы, и Чарли все лучше и лучше осознавал потребности своих покупателей, которые, в свою очередь, убеждались, что его лоток за те же деньги предлагал товар более высокого качества, чем у многих его конкурентов. Даже Чарли почувствовал, что дела его пошли в гору, когда увидел улыбающееся лицо миссис Смелли, пришедшей утром купить для своего пансиона больше картофеля, чем он продавал обычному покупателю за целый месяц.
— Я мог бы доставлять ваш заказ, миссис Смелли, — сказал он, приподнимая кепи, — прямо в пансион каждое утро в понедельник.
— Нет, спасибо, Чарли, — ответила она. — Я всегда предпочитаю видеть то, что я покупаю.
— Дайте мне шанс проявить себя, миссис Смелли, и вам не придется выходить в любую погоду, когда вы обнаружите вдруг, что у вас больше постояльцев, чем вы рассчитывали.
Она пристально на него посмотрела.
— Ну что ж, я дам тебе двухнедельный испытательный срок. Но если ты когда-нибудь меня подведешь, Чарли Трумпер…
— Вам не придется жалеть, — улыбнулся Чарли. С этого дня миссис Смелли никогда больше не видели на рынке, покупающей фрукты или овощи.
Чарли решил, что вслед за этим первым успехом ему следует наладить поставки другим покупателям в Ист-энде. Возможно, таким образом, думал он, ему удастся даже удвоить свой доход. На следующее утро он выкатил старый лоток деда, смахнул с него паутину, подкрасил и отправил Китти по домам собирать заказы, а сам вернулся на свое торговое место на Уайтчапел.
За считанные дни Чарли потерял всю прибыль, полученную за прошедший год, и неожиданно вновь стал едва сводить концы с концами. Китти, как оказалось, совершенно не могла считать, хуже того, верила каждой слезливой истории, которую ей рассказывали, что зачастую заканчивалось бесплатной раздачей продуктов. К концу того месяца Чарли оказался почти банкротом и вновь не смог внести плату за аренду дома.
— Итак, чему же ты научился в результате этого смелого шага? — спросил Дан Сэлмон, стоя на пороге своей лавки в ермолке на голове и засунув большие пальцы в карманы черной жилетки, откуда гордо торчали его золотые часы.
— Думать дважды, прежде чем брать в дело членов своей собственной семьи, и никогда не считать, что кто-нибудь заплатит свои долги.