– Я к нему в гости заскочил (мимо проезжал, дай, думаю, зайду без звонка, он же один живет, поэтому никому никакого беспокойства от этого не будет), – пояснил Виктор. – В общем, выхожу из лифта, смотрю, у него дверь нараспашку. Захожу – тишина. Я – в комнату, а он там прямо в кедах на диване храпака давит. И перегар такой стоит, хоть топор вешай. Я себе думаю: а на фига ему тачка, раз он дрыхнет? Ну и взял покататься – чего пешком шарашиться, правильно? Отгоню Ниссан обратно ему под окна, он и не заметит. Пусть еще спасибо скажет, что я его входную дверь захлопнул, когда уходил, а то б еще неизвестно, что у него в квартире осталось бы, разворовали бы всё к черту.
Впрочем, немедленно возвращать занятую таким образом у товарища машину Виктор не стал, ибо и сам теперь только и мечтал, как бы скорее добраться до дивана. Когда они, прихватив с собой термос с замороженной бычьей спермой, поднялись в лифте и вошли наконец в свою квартиру, мечта Виктора в полной мере сбылась – он завалиться спать, напоследок напутствовав Данилу, который принялся готовить себе кофе на кухне:
– А ты Даницыл все-таки не спи – как мы и договорились, поезжай на работу, как будто ничего не было, поразведай там, что к чему.
Глава 11. Поискать Поликарпова
Днем, когда Данила Емельянов наблюдал во дворе станции искусственного осеменения, как Клим и Зина брали сперму у быков, в Москве из черного «Мерседеса», припаркованного на углу Сивцева Вражка и Гоголевского бульвара, вышли двое в светлых костюмах, без галстуков. Один из них был Аркадий Леонидович Прибытков, советник президента. Тот самый, что, судя по его презентации о будущем России, видел страну эффективной корпорацией, не обремененной регионами и гражданами, которые не связаны с добычей и транспортировкой нефти и газа. Второй мужчина был очень похож на него – такого же невысокого росточка, с узким лбом над колючим взглядом голубых глаз, – только был гораздо старше. Собственно, это был отец Аркадия, и можно сказать, из машины вышли Аркадий Прибытков и его копия в старости, облысевшая, с морщинами, дряблой кожей шеи и с животиком.
– Но проверял-то машину не ты, – сказал отец, постукав указательным пальцем по крыше «Мерседеса» после того, как двери захлопнулись. – Учишь вас, учишь…
Старик Прибытков говорил тем особым образом, что присущ вышколенным служителям Лубянки, он произносил слова, почти не открывая рта, едва слышно, будто бы пуская звуки по невидимой трубе прямо в ближайшее ухо собеседника, и казалось, ни на сантиметр в сторону звуки не уклонялись – не говорил, а шелестел, как страницы протокола допроса.
Перед тем, как выйти из автомобиля, этот старичок, сидевший в нем, как говорят американцы, с обрезом, то есть на переднем пассажирском сиденье, и Аркадий Прибытков, который был за рулем, перебросились несколькими фразами.
– Пап, мне совет нужен. Дело важное и… скользкое.
– Может, нам по бульвару пройтись?
– Да здесь вроде лучше: кондиционер, и тихо, – ответил Аркадий.
– Да, тихо. Слышимость зашибательская.
– А, ты насчет этого. Не волнуйся, пап, сегодня утром как раз в машине была плановая проверка на прослушку – все чисто.
– Да я не об этом, – сказал Леонид Прибытков. – Нам-то по хрен – что слушают нас, что не слушают, у нас же секретов никаких нету…
– Э-э, ну вообще-то… – хотел было поправить его Аркадий, но тот с нажимом продолжил шелестеть:
– Секретов нет, просто хочется прогуляться на свежем воздухе.
После этого старик, взгляд которого стал непреклонным, взялся за ручку двери, что знаменовало конец разговора в автомобиле, и Аркадий, поняв это, послушно открыл дверцу со своей стороны.
– Свои, Аркаша, подслушивают всегда. Учишь вас, молодых олухов, учишь… – еще раз проворчал старик, когда они шли по слепящей от яркого солнца зебре пешеходного перехода к каменной лестничке, поднимающейся к тенистым аллеям с их вечными сплетничающими бабушками, с мужичками, попивающими пиво на лавках, и с молодыми мамочками, толкающими перед собой по гравийным дорожкам детские коляски.
– Да ладно тебе, пап, – сказал в ответ Аркадий. – Чего ты завелся?
– «Пап-пап». Я же переживаю за тебя… Ладно. Рассказывай.
– В общем, детали какие-то, я думаю, лучше опустить, – начал объяснение Аркадий, когда они неспешно двинулись в сторону фигуры Гоголя. – Под моим руководством было создано одно средство. Это биотехнология, которая подавляет волю и критическое восприятие. Есть модификация, которая действовует напрямую, если выпить, а есть другая, более хитрая, она может действовать через коровье молоко, но тогда средство внедряется в организм коровы еще на стадии ее зачатия, через сперму быка. Мы хотели его применить. Опробовать. Есть такое госпредприятие – станция искусственного осеменения крупнорогатого скота. Рядом, под Москвой. Мы решили проделать все без афиширования. Чтобы на станции вообще никто и никак про это, даже в общих чертах, не знал. Даже гендиректор, хотя он и сотрудничает с местным отделом ФСБ. В общем, биоматериал был похищен. На моего человека напал кое-кто, как потом выяснилось, человек из нашей же структуры, из конкурирующего подразделения, и мой сотрудник его нейтрализовал. Но потом там, на станции, еще откуда-то взялись трое – двое мужчин и с ними вроде женщина была, – они сбежали с нашим контейнером. На машине скрылись. В общем, если этот биоматериал где-то не там всплывет, будет плохо. Мне будет плохо. Все без согласования, на мой страх и риск делалось. И делается. Проблема в том, что мы в нашей группе не знаем и даже не можем предположить, что это за троица. Главная версия – какая-то разведслужба, может, американцы, может, кто-то еще. Вот так вкратце. Сам понимаешь, раз я в одиночку разрабатываю проект, привлекать на помощь другие подразделения я не могу.