Николай Николаевич охотно пообещал, что все части Петербургского военного округа будут приведены в боевую готовность, и заверил, что свой долг в случае необходимости он выполнит с честью. А через несколько дней великий князь пожаловал в Совет министров и так же горячо убеждал Витте ввести в городе не военное, а… особое положение.
— Пусть этим займется министр внутренних дел Дурново, — откровенно просил у Витте великий князь.
Новый председатель Совета министров раздраженно произнес:
— Не трудитесь, ваше высочество, пока я у власти, в Петербурге не будет ни военного, ни особого положения.
Заявив так, Витте не был уверен в этом. Он знал, что обстановка в стране напряженная, революция не пошла на убыль и, возможно, Россия стоит перед новой, еще более мощной революционной волной, а самодержавный корабль подвергается серьезной, даже смертельной, опасности…
Скоро о манифесте узнал весь Петербург, а потом и вся Россия.
В Екатеринославе местная газета «Приднепровский край» вышла с броской шапкой: «Конституция! Царь подарил конституцию». Газеты висели на заборах, на круглых тумбах, возле них собирались люди, читали, обсуждали, радовались…
Еще не успели высохнуть чернила на мирном договоре между Россией и Японией, как матери стали ждать сыновей с фронта. Катерина Семеновна тоже все посматривала в окно на улицу, ведущую к станции.
— Я думаю, что коль помирились, то для чего им нужны солдаты? Правда, Иван? — спрашивала она мужа.
— Да вроде так, — отвечал Иван Макарович, — но не забывай про канцелярию. Командиру что: «Шагом марш!» — и все, а канцеляристам еще обмозговать требуется, чтобы решить, кого отпустить, а кого и задержать согласно приказу по демобилизации. Вот, мать, в чем загвоздка! А к тому же какая даль…
— Да ведь Степан писал, что сразу приедет, а уже почти три месяца миновало. То был конец августа, когда замирились, а нынче, гляди, уже ноябрь, — не успокаивалась Катерина Семеновна.
— Это точно, — уверенно проговорил, опираясь руками на дубовую палку, отец. — Степана отпустят непременно.
А Катерина Семеновна с каждым днем все дальше и дальше уходила по улице, что вела к станции… Иван же Макарович, если кто в шинели проходил мимо окна, обязательно поглядывал вслед: не завернет ли солдат во двор… вроде бы похож фигурой на сына…
В один погожий осенний день мать будто специально оделась в праздничное — и на свою улочку… Шаг за шагом, идет тихонько… Так чуть ли не до самого вокзала дошла, низко склонив голову и думая о своем.
— О чем, мама, так запечалилась?! — вдруг услыхала над самым ухом.
Вздрогнула, подняла голову и… чуть не упала от неожиданности: перед ней стоял Степан! Подхватил сын сомлевшую мать, дал напиться из солдатской фляги…
Пришла в себя, открыла глаза, улыбнулась:
— Вот я и снова на этом свете. Идем скорей домой…
Счастливый Иван Макарович отложил в сторону свои корзины и расспрашивал сына про войну. А мать не сводила с него глаз, забыла обо всем, потом вдруг подхватилась:
— Ой, батюшки, я же обед не сготовила!
В сумерки заявился Григорий. Крепко обнялись.
— А ну показывай свою медаль!
— На посулы тороваты, а на деле скуповаты, — засмеялся Степан.
— Набирайся, солдат, сил и будем продолжать «ремонтировать» мосты, — сказал Григорий.
— За мной дело не станет. Хоть сегодня…
Степан Непийвода оставил весла на крыльце, толкнул дверь в квартиру Петровского.
— Небось все деньги истратили, если уже не запираетесь? — усмехнулся он. — Здравствуйте!
— Народ честнее стал, — ответила Доменика. — Доброго здоровья!
Петровский стал одеваться.
— Ты куда опять? — спросила жена.
— На митинг пойдем, — ответил Григорий и взял с полки какие-то бумаги.
— Еще черти на кулачках дерутся, а люди спят… Кто в такую рань придет на митинг?
— Народ уже собрался — вот он! — рассмеялся Петровский и показал на Степана. — Дело в том, что из биографии Непийводы солдатчина вырвала несколько весьма важных страниц и теперь их необходимо восстановить. Пускай знает, какие мы тут завернули дела.
— Садитесь за стол и говорите хоть весь день.
— Это нам не подходит. Побеседуем в лодке на Днепре. Весла прихватил, Степан? Тогда пойдем! — И Петровский взялся за картуз. — До свиданья, женушка.