— Здравствуйте, — одернув пиджак, Лисицкий приветливо улыбается журналисту, еле заметно подмигнув мне.
— Вы первым узнали, что брак вашего друга затрещал по швам? — с места в карьер бросается ведущий. Эфир нерезиновый, и он явно не намерен ничего упускать.
— Да, — простой ответ без ненужных пояснений. Все четко и по делу — именно так Слава намерен вести диалог.
— А вам Игорь объяснял причины такого внезапного разрыва?
— Нет. Так что его мотивов я вам раскрыть не могу. Да даже если бы знал, считаю, что это его личное дело, и если он решил молчать, не пуская СМИ в эту сферу своей жизни, мы должны уважать его решение.
— И тем не менее вы приняли приглашение на эфир.
— Да, но лишь потому, что хочу поддержать Лизу. Ни одна мать не должна разлучаться с детьми. Дети — это не оружие в войне, и чем раньше Игорь это поймет, тем быстрее вся эта шумиха уляжется.
— Скажите, а это правда, что именно вы свели их вместе? — вновь уводя разговор от главной темы, Смирнов начинает копаться в моем грязном белье. Он, купидон, да хоть черт лысый — какая разница? Как долго он намерен оставлять на закуску действительно важные вещи? Для чего пригласил сюда политиков и известных адвокатов, способных помочь мне в решении моей проблемы, если только и делает, что выясняет подробности нашего с Громовым знакомства?
— Да, — между тем доносится издалека голос Славы, и в то время как он сухо повествует о нашем с ним знакомстве, я словно проживаю свою жизнь заново: секунда за секундой, минута за минутой — словно мне сейчас двадцать два и вот-вот моя жизнь кардинально изменится…
— Какое? Это, — приложив к себе вешалку с ярко-красным мини, спрашивает Таня, — или это?
Пастельные тона ей идут больше, но прекрасно зная, что в конечном счёте она решит надеть красное, указываю на него. Устало снимаю очку, небрежно откинув их на кровать, и тру переносицу, мечтая как можно быстрее провалиться в сон. Этот день был бесконечно долгим.
— Думаешь? — между тем никак не уймется Петрова, недовольно хмуря брови. Вновь прикладывает к себе нежнейший атлас, встает на носочки и придирчиво оценивает свое отражение. — Когда я уже похудею?
— Когда бросишь есть шоколад по ночам. Успокойся уже и перестань мельтешить перед глазами. Мы обе знаем, что наденешь ты именно его.
— Я должна всех сразить!
— Тогда иди так, — киваю на ее тело, прикрытое лишь кружевным комплектом белья, и откидываюсь на подушку, с блаженной улыбкой вытягивая ноги.
Квартира у меня небольшая. Студия со свежим ремонтом, но с минимальным набором мебели: кровать, шкаф и стул, который служит одновременно и журнальным столиком, и рабочей зоной. Негусто, зато сама себе хозяйка — никакой зависимости от настроения соседки, вещи не разбросаны по полу, как в жилище моей тетки, и единственная головная боль — хозяин, зачастивший со своими внезапными проверками. Ходит с важным видом по тридцати квадратам, но так и не найдя к чему придраться, уходит с таким лицом, словно только что съел парочку крупных лимонов…
— Сдурела? Федеральный канал! — смотрит на меня, как на сумасшедшую, и, не дождавшись ответа, возвращается к сумке, из которой торчат ее лучшие наряды.
Петрова любительница кастингов. Готова днями и ночами сидеть в бесконечных очередях дожидаясь, когда же худенький парнишка с внушительным списком имен в руках, наконец, выкрикнет ее номер. Выкладывается, не жалея сил, с наслаждением погружаясь в телевизионную атмосферу, а получив отказ, горько рыдает в голос, орошая подушку своими слезами.
Талант у нее есть — люблю я смотреть на ее репетиции и всегда испытываю гордость, слыша похвалу от членов жюри, но отсутствие музыкального образования, по словам опытных акул шоу-бизнеса, не дает ей использовать его на полную.
— Ты ведь пойдешь со мной завтра? — подруга устраивается в моих ногах, отшвырнув свой сценический костюм, и складывает руки в молитвенном жесте, бесчисленное множество раз повторяя свое «Пожалуйста».
— Я, правда, не смогу. У меня заключительный этап, ты же знаешь. Если не приду, место отдадут кому-то другому, — с сожалением смотрю в потухшие голубые глаза, судорожно пытаясь отыскать в голове выход. — Лучше Федьку возьми!
— У него работа, — становясь мрачнее тучи, Петрова вытягивает из-под меня покрывало, чтобы устроившись рядом со мной на подушке, обмотаться им с головой. Плакать она не будет, знаю ее как свои пять пальцев, но до глубокой ночи я обречена слушать ее полные разочарования вздохи.