— Я не собираюсь напиваться, что называется, в слюни, просто немного отдохнуть и чуть перевести дух от вечных переживаний. Надеюсь, что эта бурда не очень ядерная, и меня не стошнит… — открываю банку с характерным щелчком и шипением газировки и делаю первый глоток. Вкус странный, похожий на что-то цитрусовое, а алкогольный шлейф тут же чувствуется в горле. Вполне приемлемо…
Кросс повторяет за мной, пока я усаживаюсь около валявшегося рядом колеса шасси, снова отпивая напиток. Со второго глотка показалось вкуснее, и я облегчённо вздыхаю, следя за тем, как угасает на небе свет очередного заката.
— Раньше любил пить такое, когда учился, — сказал севший рядом скелет, отпивая большой глоток ароматного газированного коктейля, — особенно после сессии.
— И на кого ты учился? — с интересом хмурюсь, отпивая ещё, почти залпом несколько крупных глотков из-за накопившейся жажды и тут же ощущая дрожащую слабость бьющего в голову алкоголя. Черт, надо бы полегче с этим пойлом…
— Ну… Вообще, я – врач, — монстр смущается, немного отворачиваясь, делая вид что его заинтересовали травинки, растущие около ноги.
— Да ладно? Вот круто! Поэтому ты так классно бинтуешь, — искренне восхищаюсь другом, имевшего такую благородную специальность, — наверное травматолог?
— Вроде того. Хех, да ладно, Брай… Как видишь, в бушкрафте я ужасен. А ты на кого училась? — он снова отпивает из черной банки и смотрит на меня сверкающими огоньками, ставшими чуть ярче не то от алкоголя, не то от наползающих сумерек.
— Ам… Я… Только не смейся, ладно?
— Хорошо.
— Я ботаник. Растения изучала… Но работать пошла в офис, потому что там больше платят, — прикрываю ладонью смущенное лицо, чувствуя себя ужасно глупо и ожидая, что скелет всё же рассмеется, однако этого не произошло.
— О, теперь ясно, откуда ты столько знаешь… В текущем положении – навык едва ли не самый важный, — серьезно ответил друг, от которого уже ощутимо пахло этим напитком и открывая вторую банку. Кажется, первую он тоже выпил практически залпом…
— А Киллер учился с тобой? — немного посидев в тишине, спрашиваю друга.
— Вроде того, но он – на другой специальности, связанной с оборудованием. Даже жили в одном общежитии какое-то время, — монстр грустно вздохнул, вспоминая прошлое.
— Вы ещё сможете увидеться, Кросс… — ободряюще кладу руку на его плечо и поднимаю банку в призыве сказать тост, — за будущее?
— За будущее…
Мы отсалютовали друг другу и выпили почти до дна. В моей голове уже начинала замешиваться каша: мысли стали путаться, сталкиваясь одна с другой, а перед глазами всё немного плясало, создавая мнимое головокружение.
Пришло запоздалое сожаление о том, что не стоило сейчас пить залпом: на голодный желудок, после огромного перерыва в употреблении алкоголя, я сейчас в течении минимума времени превращусь в безвольное туловище, спящее лицом в земле. А уставившийся на меня Кросс уверенности не прибавлял, напрягая закрытостью и молчаливостью, внезапно на него накатившей.
Он молча допил вторую банку и выкинул ее за спину, снова глядя на меня и о чем-то сосредоточенно размышляя, изредка моргая и хмурясь. Я же решила не думать ни о будущем, ни о прошлом, просто наслаждаясь ощущением мягкой, немного окрыляющей лёгкости и свободы от эмоционального гнёта, плавно перетекающую в сладкую сонливость. Какая к черту разница? Ведь в такое время любая, даже самая крошечная радость имеет огромное значение. Она возвращает ту волю к жизни и надежду на лучшее, которую так легко растоптать… Не хотелось ни о чем думать, а просто отдаться спокойствию, пусть и мимолетному.
Недопитую банку отставляю в мох: больше не собираюсь поглощать этот шмурдяк, а иначе завтра будет ужасно болеть голова. Подняв голову к небу, смотрю как причудливо пляшет сияние, которое от опьянения казалось сейчас очень красивым и ещё более активным в движении.
— Красиво, — шепчу тихо, улыбаясь в вечернюю тишину небесного свода.
— Очень, — шепчет рядом монстр, от чьего дыхания колыхнулись волосы на моем виске. Поворачиваю голову и вижу его так близко: слегка прикрывшего глаза с остро мерцающими в черных провалах глазниц огнями и, прежде, чем успеваю задать вопрос, меня целуют… Уверенно, напористо со всей страстью давно сдерживаемых эмоций. Пытаюсь отстраниться, но меня перехватывают за затылок, не давая повернуться и валят на землю, выкручивая руки и кусая за губы, пытаясь добиться, чтобы я открыла рот. Стало мучительно больно. Душу словно вывернуло наизнанку, пронзило стрелой, заставило истекать кровью и захлёбываться ей, и я со всем протестом и сопротивлением, на какое была способна, стала отбиваться, пытаясь оттолкнуть Кросса согнутыми коленями, игнорируя боль в затылке от его неосторожного движения и сводящей судороги в ноге. Но Кросс резко отстранился сам, хватаясь за одежду, за которой пульсировала его душа и вскрикивая от собственной мощной волны боли, заваливаясь назад, словно его сильно ранило, корчась на земле, тяжело дыша и кашляя надсадно и хрипло…
Я и сама была ослеплена вспышкой агонии, неясными чертами эмоций и паники, тут же отрезвившей меня не хуже ледяной воды. Было страшно, до леденеющего пульса и стиснутых намертво зубов… Вслед за этим пришло смутное чувство ярости. Чужой ярости, от которой внутри все звенело, трепетало и застилало алеющей дымкой жажды расправы, мешая думать здраво.
Душа болела до сих пор, не прекращая эту жуткую пытку, скручивая всё нутро острой резью, заставляя метаться по земле и тихо поскуливать, хватаясь за ткань толстовки и оттягивая ее, будто она обжигала кожу. Как же больно, больно, больно… Кросс, что ты наделал…
— Нет… Даст… Нет… Зачем ты это… Сделал… Ты же… Нельзя… — почти плачу, отползая от друга, который все ещё тяжело дышал, уставившись в тусклое небо, но уже приходя в себя после краткой для него пытки.
Но отчего-то моя – не прекращалась, скручивая меня, заставляя все тело дрожать и сжиматься в один сплошной напряжённый до судорог комочек, пытаясь угомонить душу, которая едва ли не рассыпалась от боли запретного действия, чужого насилия, в котором я была не виновата, но расплачивалась за двоих. В ушах звенело, глуша собой даже стук собственного сердца, делая его отдаленным, похожим на щёлканье метронома в соседней комнате, как в далёком детстве, когда учили играть на фортепиано…
Рядом слышу мощный гул, как будто от взрыва, сквозь пелену слез вижу отсвет и громкий, почти рычащий крик, пугающий до холода в позвоночнике. Боль медленно отступала, отдавая бразды правления ошалевшему от всего произошедшего разуму, и я с трудом хваталась за реальность, слыша чью-то громкую ругань или звуки ударов: разобрать было трудно. Всё происходящее смешалось в жуткую неразбериху, а алкоголь, хоть и покинул разум, но ощутимо мешал телу, которое все ещё крупно вздрагивало от пережитого мучения.
Внезапно меня перевернули с бока на спину, и надо мной загорелись полыхающие яростью рубины глаз Даста с фиолетовым туманом магии из левой глазницы, и от этой близости и пережитого ужаса меня вновь захлестнула волна паники, заставляя вырываться, что-то невнятно стонать и верить в то, что я окончательно спятила, но чужой тихий голос ворвался в голову, заставляя застыть как добыча перед жертвой.
— Птенчик мой… замри… — монстр надо мной менял выражение ярости на невосполнимое пережитое страдание, которое он тоже только что перенес… — не шевелись.
Его рука скользнула на мою грудину, отчего я вздрогнула, но монстр, в чье реальное присутствие до сих пор с трудом верилось, успокаивающе зашипел, замирая, давая возможность осознать происходящее и мягко надавливая фалангами, запуская шлейф магии к моей душе.
Она прошлась вдоль барьера теплой волной, слегка вжимаясь, прося впустить, однако мне всё ещё было так страшно… Но яркие рубины с искрой бирюзы рядом смотрели доверительно, мягко, просяще, радостно, от осознания, что нашел… Не успел потерять… На таком знакомом лице в капюшоне расцвела несмелая улыбка, перекрывая выражение былой злости и… страха…