Мои друзья… Я не должна быть такой эгоистичной. Я отдам свою жизнь за что-то ценное, пока могу это сделать. За их будущее…
Поворачиваюсь к Файлер и заключаю ее в объятия, принимая новые обстоятельства, как неизбежное испытание, которое я должна пройти. Увидеть тот пляж, встретить его, и… если это окажется неправдой, то я последую вслед за ним с чистой совестью. Файлер вцепилась в мои плечи, как за спасательный круг, рвано вздыхая, сдерживая слезы и поглаживая меня по спине, в знак поддержки. Увидев мое небольшое воскрешение, все заметно расслабились, словно до того только и думали о том, как мне помочь. Это кольнуло душу приятным намеком на тепло, на миг перекрыв сильную боль, которую я испытывала постоянно, но тут же угаснув. Кажется, теперь мне будет всегда так плохо… Но за будущее друзей я должна побороться… Это мой долг. Пусть даже он будет последним…
Спать улеглись в криво построенном убежище, почти как раньше… Как в те времена, когда я путешествовала с Кроссом и Киллером, но теперь с нами была еще и Фай. Если бы я знала, что будет так плохо потом… Если бы я только знала… Изменило бы это что-нибудь? Отказалась бы я испытать все, что было с нами, чтобы потом потерять? Да. Тысячу раз да… Миллионы… Даст говорил мне, что все принятые решения были правильными, на момент их сиюминутного осознания. Не могло быть иначе… Я должна была пройти через все это, даже не смотря на то, что мой стержень сломлен навечно. Никогда не переживу эту боль, не забуду и не потеряю ее отзвук, который заполнил собой огромную рану внутри. Если бы я вынула душу, то не удивилась бы, увидев в ней страшную рваную дыру, сочащуюся потемневшей магией, похожей на кровь…
Меня предусмотрительно зажимают с двух сторон друзья, словно боясь, что я опять ускользну и совершу непоправимое. Кросс тепло жмётся к боку, незаметно касаясь раненной мной руки, просто прогладив ее, едва ощутимо, но так аккуратно. Смотрит с сожалением, болью… Переживает… Устало прикрываю глаза и киваю в ответ. Все будет нормально… Клонит в сон. С другого бока греет Фай, взяв мою руку в свою маленькую ладонь, а ее со спины обнимает Киллер. Тишина…
Сверчки стрекочут на весь лес, им вторят громкие цикады где-то на самых верхушках начинавшегося дубравного леса. Сегодня ясная ночь: столько звёзд, что их видно сквозь просветы наспех созданного навеса: они мерцают в черном небе, нисколько не вспоминая о том, как не так уж давно его изуродовало страшное сияние. И я смотрю на них, вновь ощущая, как по щекам скатываются градины слез, молчаливых, беззвучных, но таких отчаянных… Чувствую, что они убегают за ухо склоненной головы, делая куртку Кросса в районе плеча мокрой, но не могу перестать. Слишком больно… Слишком тяжело…
Где же ты? Ты обещал быть рядом… Обещал…
Кросс притягивает к себе, позволяя ронять слезы на свою одежду, в молчаливой поддержке, чуть приобнимая за плечо и ничего не говоря и не требуя в ответ. Обычный жест незримой готовности быть рядом без обязательств и какого-либо насильного привязывания к себе. Просто, потому что хотел помочь. Искренне, всей душой сопереживая… И такое простое действие словно срывает преграду, позволяя плакать, не сдерживаясь, тихо дрожа, но почти не всхлипывая, чтобы не мешать спать друзьям. Терпеть боль куда легче, когда плачешь, а потому организм просто требует этого, принимая такую возможность, словно истосковавшийся по воде путник. Напиться собственной агонией… Позволить ей течь по венам, а не концентрироваться в одной точке. Горячая кровь разнесет ее по каждому уголку тела, как реки, стекающие с гор в океан, унося в его покладистые волны острые песчинки с самых вершин. Так и уснула, с плачем на чужом плече, постепенно расслабляясь, словно выбираясь понемногу из пут чуть притупившейся боли.
Утро встретило тем, что боль в душе почти исчезла, и это так меня напугало, что я ощутимо вздрогнула, начиная почти паниковать, но меня тут же сжали чужие руки, предупредительно удерживая от несуществующей попытки сбежать.
— Тсс, тихо, Брай, все нормально, — Кросс сонно бормотал мне на ухо, аккуратно прижимая к себе, стараясь не задевать забинтованную руку. Сбоку тихо сопели Кил и Файлер, а я унимала сбитое дыхание, пытаясь понять, что конкретно изменилось. Боль в душе не ушла полностью, но стала значительно более тупой и тянущей, словно рана немного затянулась, но остался шрам, который всегда будет напоминать о себе этим странным неприятным чувством. Нервы были не к черту, а потому тошнило и дрожали руки, в предчувствии подступающей панической атаки. Кажется, моя психика уже не справляется, а потому с каждым днём надламывается сильнее. Как бы не сойти с ума до того, как мы достигнем Черного города…
Пытаюсь совладать с собой, сглатывая ставшую солёной и слишком жидкой слюну, думая почти лихорадочно о том, как сильно мутит, но не выдерживаю этого мучения и вылетаю из ночлега, игнорируя всполошившегося Кросса. И едва успеваю, как меня сгибает пополам и выворачивает до основания. Кросс падает рядом на колени, чтобы торопливо перехватить волосы и не запачкать их. Живот судорожно сжимается и скручивается, но после очередного спазма становится легче. Тяжело дышу свежим утренним воздухом, чья прохлада как никогда кстати. Словно туман приятно холодит лоб, унимая дурноту, а заодно жжение в горле своим влажным дуновением.
— Брай, ты как? Болит что-нибудь? — спрашивает тихо монстр, отпуская волосы, когда я с готовностью встаю и отхожу ближе к вчерашнему кострищу.
— Душа, — отвечаю, сперва вперивая в него долгий взгляд, отмечая, каким утомленным он выглядит, и какой болью полнится его ответный взгляд. Отворачиваюсь в сторону и почти безразлично скольжу по незнакомому лесу, что стоял здесь нетронутым и диким, будто заповедник, давно забытый. И мой взгляд выцепляет здесь нечто знакомое, от чего сердце пропускает удар и от последующего его ритма даже немного больно.
Дерево… То самое дерево из видения…
Торопливо иду к нему, не обращая внимания на поспешившего за мной монстра. Огромные узловатые ветви, почти черные и частично сломленные, черненые углем с одной стороны и вывернутая наизнанку древесина с другой, будто от взрыва. Это очень старый дуб, в который когда-то попала молния, буквально разорвав мощный ствол разрядом в миллион градусов, убившая его вековую жизненную силу за доли секунды. Но мощный ствол, даже будучи мертвым, продолжал величественно возвышаться над другими деревьями вечным напоминанием былого могущества и власти.
— Ты чего, Брай? — Кросс подошёл к стволу, по которому я провела ладонью, чувствуя влагу на коротком ворсе зелёного мха, въевшегося в темную древесину.
— Это… Дерево из видения. Я видела его… — поднимаю голову, чтобы всмотреться в ощутимую высоту погибшего создания природы. Это действительно впечатляло и вызывало в груди трепет уважения.
— Значит… Ты действительно видела будущее… — он задумчиво перевел взгляд на верхушку, — Брай, если монстр теряет пару, с которой был связан, то он довольно быстро умрет… Ты думаешь… он действительно жив? Я… — он тяжело вздохнул, — я боюсь потерять тебя. И мне жаль, что я пытался… насильно сделать тебя своей… Прости, если сможешь. Я хотел бы… Быть твоим другом.
Я пораженно смотрю на Кросса, обдумывая сказанное. Смерть мне не страшна, отнюдь… Но его чувства. Мне было так страшно за него. За то, что он испытал. Я далеко не всегда думала о нем. О том, что он сам чувствует, через что прошел и какую боль испытал. И возможно, испытывает сейчас, не меньше, чем я… Мне показалось, что мой эгоизм порой мешал мне видеть очевидное, лежащее на поверхности. Его голос, редкая, но такая робкая не смеющая надеяться ласка, тоска во взгляде, то, как он надолго задумывался и уходил в поле, разрываемый мучительными противоречиями собственной души, что тянулась к чужому зову и в то же время, отчаянно звала мою… Он мучился все это время почти так же, как я сейчас и… Он вдруг предстал передо мной как тот, кем стоит восхититься… Кого стоит уважать за честность и борьбу. За неутомимое стремление, которое он, ни смотря ни на что, не смог потерять. Каким надо быть смелым и сильным, если всё это не сломило его внутренний стержень? Ведь мой сделал это с треском…