После раннего ужина — паста с соусом песто, салат из шпината — и перед вечерним выгулом мопсов я взяла свой бокал с недопитым вином во вторую спальню, где Джейн обычно простегивала одеяла и клеила семейные альбомы. В этой комнате Карло позволил мне устроить кабинет, когда я сказала, что мне нужна своя норка — наподобие того как мужчины обустраивают гараж. Я не стала говорить ему, что не до конца изжила в себе специального агента Бриджид Куинн. Вдобавок в один прекрасный день, когда уже научусь быть лучшей женой, чем Джейн, я планировала организовать маленькое частное сыскное агентство.
Мой письменный стол, что я перевезла из старой квартиры, был завален журналами и каталогами хозтоваров с кухонной утварью. Если первые я все собиралась прочитать, то вторые не переставали озадачивать и пугать меня одновременно. Там же разместился мой лэптоп. За столом — крутящийся офисный стул. Несколько коробок со старыми налоговыми декларациями и другими безвредными архивами. Металлический шкафчик с замком, купленный после того, как Пол оставил меня, — для всего прочего.
Несколько фотографий на стенах напоминали о моих успехах в разрушении преступных планов всевозможных злодеев: вот президент Рейган благодарит меня за предотвращение террористической атаки, о который никто никогда не узнает; другая рамка хранит награду за уничтожение тайской банды, промышлявшей работорговлей. Следующая — за внедрение в секту Пало Майомбе, как раз вовремя, чтобы спасти мальчика от участи быть сваренным в котле заживо. К этой награде я питала смешанные чувства, потому что в котле уже был другой мертвый ребенок, когда появились мы: это тогда я застрелила невооруженного преступника.
Материалы для рукоделия Джейн хранились в коробке в шкафу вместе с ее швейной машинкой.
Усевшись, я положила ноги на ближайшую коробку с документами и уставилась на мобильный телефон на столе. Я вспоминала свой взрыв на дороге в Маунт-Леммон. Если бы дело касалось одной Джессики, мне, наверное, удалось бы обуздать свои чувства. В конце концов, она мертва и уже не испытывает боли. Но жив ее отец Зак Робертсон, мысль о котором не позволяла забыть о том деле.
Захария Робертсон был скромным дантистом в Санта-Фе, жил с обожающей его женой, не огорчавшим его сыном и дочерью, только что поступившей на службу в ФБР. Я никогда не говорила ему, как жалела о том, что поспешила рекомендовать Джессику для стажировки, поскольку очень хотела выучить ее на смену себе; как жалела, что была чуть старовата, чтобы выдавать себя за автостопщицу-подростка. Как и всем родным тех, кто стал жертвой арестованных мной злодеев, я просто сказала Заку, чтобы звонил в любое время дня и ночи.
Он звонил. После исчезновения Джессики в ту ночь на Шоссе-66 в семидесяти девяти милях к западу от Тукумкари, Нью-Мексико, его звонки полнились надеждой — вскоре после ноля часов и отчаянием — спустя шесть месяцев. Он стал появляться на работе нетрезвым и был не в состоянии сдержать дрожания инструментов во рту пациентов.
Даже спустя два года Зак продолжал звонить мне. Так я выяснила, что жена Елена и сын Питер оставили его — года на три раньше срока, когда обычно распадаются семьи жертв убийства. Вскоре Елена заболела раком и умерла, не пытаясь лечиться. После ее похорон Зак с сыном почти не общался.
Когда последний раз я говорила с ним, Зак являл собой фактически «не просыхающего» отшельника, который редко моется, ютясь в лачуге где-то на Верхнем полуострове, штат Мичиган.
Я выпила залпом оставшееся вино, глубоко вздохнула и набрала номер Зака.
Он ответил сразу, в точности как делал, когда все только начиналось.
— Ты всегда ждешь, пока я позвоню первым, — не раздумывая выпалил он, а затем с дрожью в голосе: — Неужели ее нашли…
— Нашли.
Я не выплеснула на него сразу все. Мне хотелось сначала попробовать оценить, сколько из услышанного он вспомнит утром.
— Что… что насчет того, кто сделал это? Вы знаете?
— Да. Теперь мы все выяснили.
Мне показалось, он лишь слегка под градусом, поэтому я рассказала ему, что знала. Все, что произошло за последние двадцать четыре часа, и еще то, что, по нашим предположениям, случилось в тот страшный день. Как и все эти годы, я не смягчала удары. И ему не понадобилось задавать вопросы, поскольку я предвосхитила буквально их все.
А замолчала, услышала то, что поначалу приняла за звук перемешивания кубиков льда в стакане. Потом до меня дошло, что он, слушая, одновременно печатает на клавиатуре компьютера.
— Что ты делаешь? — спросила я.