Марсель Прево
Пряжка
Эта привычка сохранилась у меня в пансионе с эпохи трех ночных обеден и скудных ужинов кануна Рождества (которым мы дали кличку: «два маленьких пирожка и четверо алчущих») у добревшей M-me Рошетт: всякое Рождество я, не более получаса, разговариваю сама с собою, с пером в руке. По моему, год кончается Рождеством, а начинается снова только 3 января. Промежуток-же производит на меня впечатление ожидания на станции, между двумя поездами. Люди снуют туда и назад, в хлопотах, с пакетами под-мышкой. Настоящей жизни нет; торопятся лишь покончить с прежним и приготовляются к новому, будущему. Время «гуляет», можно сказать, по случаю составления описи.
Естественно, что я, будучи еще совсем девочкой, откладывала на этот период междуцарствия все неприятные обязанности, сопряженные с окончанием года. Меня нельзя было заставить написать ни одного письма, ни приняться снова за какую-нибудь работу ранее 26 Декабря. Весь день, после полудня, 25 Декабря я посвящала размышлению о том, как я провела минувшие двенадцать месяцев, какое употребление из них сделала, проверяла свою совесть и раздумывала, что будет со мною в новом году. Ах, я была, право, такой странной маленькой женщиной, в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет! Смесь самого непонятного мистицизма и здравого смысла, склонность к любви и надежды на нее умерялись твердым желанием извлекать из всего только хорошие стороны и храброй решимостью на неизбежные лишения. При этом — богатейшее воображение и мания, настоящая мания к порядку; мои тетради содержались всегда образцово, юбки и корсажи были всегда хорошо сложены, белье хорошо вымыто, волосы в совершенном порядке. Когда я становилась уже взрослой девушкой, так годам к двадцати, мистицизм мало-по-малу улетучился, воображение и мечтательность уменьшились, оставив, однако, мне досадную склонность к душевным и сердечным страданиям. Что-же касается до мании к порядку, то она победоносно разрасталась по мере того, как увеличивались границы моего владычества. Я замужем уже шесть лет и без хвастовства могу сказать, что у мена в доме гораздо больше порядка, чем у кого-либо из наших друзей... Впрочем, есть одна причина, которая меня побуждает к этому порядку: мой муж — воплощенный беспорядок, забывчивость, рассеянность и даже — увы! — фантазия.
Вы думаете, быть может, что я замужем за артистом? Если-бы Фернанд был писателем или актером, то еще была бы надежда, что он сделается экономным и уравновешенным буржуа: говорят, что у них это последняя мода... Я вышла за адвоката — не такого, который ведет громкие уголовные процессы, основанные на страсти, или дает советы глупцам, когда над ними стрясется беда в виде развода, — но за адвоката по гражданским делам, понимаете-ли? — по очень сложным денежным делам, очень скучным, очень непонятным, которые образуют собою целые томы, толстые-претолстые... Кажется, Фернанд чувствует себя во всем этом, как рыба в воде; он прекрасно со всем управляется, ничего не забывает, ничего не упускает из вида, вспоминает, во время самой речи, в должные моменты как раз то, что следует, — короче — это делец вне конкурса: клиенты оспаривают его друг у друга. Правда, у него есть два секретаря; воображаю, как они наслаждаются своею молодостью, бегая и разыскивая бумаги своего патрона! потому-что в своей частной корреспонденции,— которой секретари не касаются,—бедный Фернанд! Как он ее теряет и разбрасывает по-немногу везде — на креслах, на каминах, в книгах, в платье! Это доходит до такой степени, что я, без всякого намерения шпионить должна обыкновенно осматривать комнаты и вещи моего мужа, чтобы подбирать забытые бумажки и спасать их от любопытства прислуги.
Без всякого намерения шпионить!.. У меня достаточно благоразумия для того, чтобы не делать себя жалкой и несчастной по своему капризу. После трех лет замужества, я «заключила полюбовную сделку» с теми беспрекословными требованиями, которыми так хвастаются молодые жены. Мой муж нежен, влюблен в меня, прекрасный спутник в жизни; к несчастью, — да, к несчастью, — у него красивое лицо и фигура, прекрасная осанка, очаровательные манеры, и он не может обходиться без успеха у женщин. Целых тридцать семь месяцев, ровно, после нашей свадьбы он боролся против своей склонности... Потом, в то время как я кормила своего первого ребенка, у него случилось первое увлечение — к счастью короткое — красивой иностранкой, которую я неблагоразумно допустила до интимности с нами... Когда эта особа уехала снова в Америку, я наслаждалась около двух лет полным спокойствием, которое было только омрачено легким флиртом с одной комедианткой (все мое неблагоразумие: я дала у себя в доме спектакль, поставив маленькую шутовскую пьесу в испанском духе)... Но конец этого года причинил мне много неприятности, так что я даже сильно побледнела. Вообразите себе: среди своих скучных дел Фернанд откопал клиентку — вдову, очень молоденькую и очаровательную (я ее видела, негодницу!), и началось отчаянное кокетство. Заметьте, что я обо всем была осведомлена, даже против своей воли, благодаря постоянной рассеянности и неслыханной беспорядочности виновного... Телеграммы этой дамы, записочки Фернанда — «моя дорогая Люси» — «моя любимая куколка Ватто» и пр. и пр., все эти предательские мелочи, обличающие свидания (напр., черепаховая шпилька дней восемь назад в кармане жакета) — все эти вещественные доказательства мне приходится вынимать, подбирать, уничтожать. Я согласна страдать, но совсем не хочу, чтобы окружающие подозревали о моем горе.