Да, пластилин и в самом деле окаменел. Похоже, что на веки вечные. Марко приделал к деревянной рамке проволочные дужки и повесил мозаику над топчаном. Будто картину. Когда вечерние лучи косо влетали в комнату, следы на узоре делались удивительно чёткими…
Когда-нибудь друзья Пека подарят копию статуэтки (называется «реконструкция»). Если сумеют сделать…
Но копия керамической девочки и снимки её будут сами по себе. А мозаика с эллинским узором останется висеть на стене. На ней — следы живой Прыгалки…
ПОСЛЕДНИЕ ВЫСТРЕЛЫ
Володя уехал. Сказал на прощанье:
— Жаль, не повидался больше с братиком Икирой. Но я напишу…
Прошло две недели. Незаметно так. Марко несколько раз ходил со Слоном под парусом на шлюпке. Слон был связным рыбачьей бригады — между берегом и уходившими далеко в лиманы баркасами. Однажды крепко потрепало неожиданно прилетевшим с берега ветром-степняком. Марко не дрогнул (по крайней мере, не дрогнул внешне). Слон смотрел на него с одобрением.
Иногда Слон спрашивал:
— Что слыхать про нашего Икиру? Чегой-то скучно без него…
Марко два раза говорил с Икирой но мобильнику Пека. Рассказал всё, что случилось. Даже про сон о древнем городе и змее… Только про сон, где в Икиру попадает пуля, говорить не стал. Как-нибудь потом. А у Икиры были свои заботы, житейские. Он сказал откровенно (от кровки какие тайны!):
— Марко, знаешь, почему мы тут задержались?.. Да нет, с маминой печенью всё в порядке! Но она познакомилась в больнице с фельдшером дядей Костей. Он хороший такой, похож на Пека, только в очках и с бородкой… Лишь одно немножко плохо…
— Что? — сразу испугался Марко.
— Он хочет научить меня есть овсяную кашу…
— Ужас какой… — засмеялся Марко. И тут же испугался с новой силой: — Икира, а вы что? Собираетесь остаться там насовсем?!
Тогда засмеялся Икира:
— Да нет же! Дядя Костя хочет перебраться в Фонари.
Ну, слава Богу! А то как без Икиры? Кто будет уменьшать летний зной, впитывая в себя лишнюю солнечную энергию…
И дядя Костя — это, наверно, хорошо. Потому что без отца что за жизнь?
Марко вот всё нетерпеливее ждёт: когда же вернётся домой штабс-капитан запаса Виталий Солончук. Вроде бы не так уж часто бывали они вместе, редко говорили по душам, у каждого хватало своих дел, а теперь — постоянное опасение: не случилось бы чего, не задержался бы… И мама с Женькой тревожатся…
Недавно пришло ещё одно отцовское письмо. Даже с фотоснимком. Снимок вполне могли изъять на какой-нибудь заставе незаконные нюшкинские цензоры, но проглядели. На карточке отец в полной офицерской форме, в фуражке с имперским львом, в ремнях и даже с саблей. Хотя, казалось бы, какие в наше время сабли!.. А может, отец прихватит её с собой? Повесили бы крест-накрест с начищенной рапирой Марко. Если клинки не для войны, а для красоты, это совсем даже не плохо…
А война…
Хорошо, что штабс-капитана Солончука не сунули ни в какие заварушки. А то ведь там, на Севере, тоже бывает всякое. Империя, где нет императора, а правит какой-то непонятный Регент, не упускает случая поиграть мускулами на границах нордических областей…
Пока Икиры не было, лишние лучи никто не поглощал и лето не ослабляло зной. Сколько ни купайся, всё равно будто в духовке.
А ещё приходилось торчать в очередях за продуктами, потому как военное время: перебои то с хлебом, то с крупой и макаронами. И даже с солью…
Среди мужчин уже всерьёз ходили разговоры, что хорошо бы отыскать мину времён Второй мировой и однажды ночью подвести её под ржавое днище «Полковника Думы».
— Психи, — сказал по этому поводу Пек. — Там же полным-полно ни в чем не виноватых ребят, вроде нашего Владимира. Не все такие, как те дегенераты в патруле…
Марко, до той поры думавший про мину с интересом, словно окунулся в холодную воду…
А потом всё вдруг кончилось.
В один день…
Взмокший Марко приволок из продуктовой лавки буханку, пачку сахара, банку китайской тушёнки и во дворе попал в Женькины объятья.
— Маричек! Ну, наконец-то папа скоро будет дома!
— Он же писал, что «когда отменят военные ограничения»!
— Да отменили уже! В столице подписали соглашение, что теперь всё будут решать мирно! Передали по радио!
— Разве оно работает?
— Только что включили!
Мама вся светилась. Бензель помолодел и прыгал вокруг…
С залива долетали звуки рожков — на палубе «Полковника Думы» играли горнисты. Видимо, крейсер готовился поднимать якоря.
…Но оказалось, что командование крейсера не согласно с решением своего правительства. Или не полностью согласно. «Полковник Дума» поднял флаги Международного свода. Пек посмотрел в бинокль и разобрал сигнал. Что-то вроде «Мы ещё вернёмся и покажем…». Что они покажут, Пек переводить не стал.
Вот испугали! Шишки кукурузные… — хмыкнул Кранец. Впрочем, он сказал не «шишки» и за это получил от Славки кулаком по шее.
В тот же момент воздух содрогнулся, чугунный гул прокатился над заливом и посёлком. Одно из орудий крейсера выплюнуло синий дым.
«Полковник Дума» решил на прощанье показать жителям ‘Гарханайской косы, какая он несокрушимая сила.
Стреляли, правда, не но улицам, а по пустырю у подножья Фонарного холма. Раз, второй…
Встали взъерошенные дымные башни.
Кинулись в стороны перепуганные козы, которые привыкли пастись в этих местах, не ожидая беды.
Пустырь был виден со двора Тарасенковых, где собрались ребята, — через плетни и невысокие крыши. Башни разрывов медленно оседали.
— Козы-то чем виноваты? — плаксиво удивилась круглая Галка.
А Кранец подскочил, как резиновый.
— Там же Земфира! Она привязана!
Он выхватил из травы валявшийся мопед Пека.
— Стой! — заорал Пек! — Стой, дурак, убью! — (Или он крикнул «убьют»?)
Запросто могли убить. Жаль было рыжую тёлочку Земфиру, которая, в отличие от вольных поселковых коз, паслась привязанной к чахлому кизиловому деревцу.
Но ещё страшнее было за Кранца. А он вскочил в седло и нажал на газ. Кто мог бы угадать в Кранце такую резвость?!
Кранец мчался по улицам, пугая кур и стреляя мотором. За ним неслись остальные. Кто на велосипедах, кто просто так. Пек ругался словами, которых раньше от него не слышали.
Раздался ещё один двойной удар: выстрел — разрыв. Кранцу вместе с мопедом упасть бы в бурьян, а он прибавил газу. Всем другим тоже упасть бы, а они поддали скорости. Однако сильно отстали…
Впрочем, крейсер больше не стрелял.
Кранец бросил мопед на краю пустыря. Когда к этому месту подоспели Пек и ребята, Кранец уже вёл Земфиру им навстречу. За спиной у него, угольно-чёрная в свете знойного солнца, оседала башня третьего разрыва. Было в этой картине что- то зловещее и героическое, как в кино «Бессмертные мстители».
— Убью, — жалобно сказал Пек (теперь уже точно «убью»).
Но убивать Кранца было не за что. Он снова совершил подвиг — никто не смог бы опровергнуть этот факт. Кранец тащил Земфиру на верёвке. Та с перепугу (дитя ещё!) упиралась и взлягивала. Кранец иногда заходил сзади и без лишней гуманности торопил бестолковую телку пипками…
Топка и Пиксель ухватили верёвку и стати помогать Кранцу. Славка и Галка принялись целовать Земфиру в морду и уговаривать. Та поняла наконец, что все хотят ей добра…
Когда вышли на Маячную, навстречу метнулась бабка Лександра. Он все видела издалека. Теперь она одной рукой обняла свою любимицу, а другой обхватила за шею Кранца.
— Фимочка, золотце ты моё!..
Кранец вырвался и пропыхтел:
— Пошли, ребята…
И всё было бы хорошо, но через полсотни шагов на пути встала тётушка Кранца — похожая на сухой ствол акации тётка Ганна. Вышла из калитки. Ухватила племянника за полосатые штаны.
— А ну стой, паразит!
— Чё я сделал-то!.. — привычно заголосил Кранец.
— А кто усвистал из дому и печку на огороде не загасил, как надо?!
— Сгорит он, что ли, твой огород?! Ай!..