Она абсолютно нагая сидела на серой ледяной гальке возле странного озера, которому не хватало края, которое не двигалось и смотрелось исполненным простым карандашом. Было пасмурно, темно и явно холодно.
Сашка дрожала, и лицо ее омрачалось несчастьем, а красивые губы отливали фиолетовым. Волосы туго собрались на затылке в пучок, лоб открылся, а глаза выглядели неживыми.
— Обними меня, — услышал я, когда сделал несколько шагов в ее сторону.
Глаза ее очень медленно сфокусировались на мне, казалось, она так замерзла, что и подобное несложное действие давалось с трудом.
— Мне так холодно, — сказала она, трясясь, а я все медлил и стоял на месте.
Меня тоже начало знобить и передергивать, я невольно обнял себя за плечи. На мне висела какая-то одежда, разглядеть ее я не мог. Пытался отыскать сигареты, но в одежде не оказалось карманов.
— Мне так одиноко, — печально продолжала Сашка.
Я развернулся и побежал. Я бежал очень долго, иногда оглядываясь и видя, что она все так же сидит — неподалеку
Сон не кончался: демоническая девочка становилась все фиолетовее и звала меня все жалобнее. Наконец я упал, совершенно лишившись сил. Я повернулся к ней лицом, вглядываясь в ее непроглядно-черные сейчас глаза. Этот же цвет приняли и губы, и ногти, что судорожно царапали гальку.
А потом я проснулся.
Оформилось раннее утро, палата ломилась от тишины, и, как я ни пробовал, уснуть не получилось. Я пролежал несколько часов, думая о дурацком сне и его подозрительном реализме, пока не распахнулись двери и в них не заглянула та самая медсестра.
— Не спишь?
— Нет…
— Тебе пора. — сказала она грустно. Ее большие лисьи глаза полнились явственным сожалением, а белая шапочка отсутствовала.
— Куда? — Я приподнялся.
— Тебя выписали только что. — Она пожала плечами. — Есть вещи-то другие?
— Нет, но это не важно. — Я соскользнул с простыни и принялся одеваться в белое, больничное.
— Склеили ведь, собрали. — еще печальнее произнесла медсестра, оставаясь в проеме и поглаживая меня взглядом. — Опять.
Вещей у меня было немного, книги я решил оставить, предвкушая очаровательную легкость бытия.
— Спасибо. — Я потупил взгляд под ее настойчивой бровью. — Если бы не ты…
— А. — Она почти ничего не ответила и исчезла в коридоре.
Я пошел за ней, оглядываясь по сторонам, но все еще спали.
Белизна коридора показалась мне особенно масляной, узорный линолеум особенно скользким, но шаги стали уверенными. Я не чувствовал дискомфорта при ходьбе, что чувствовал совсем недавно.
Я обратил внимание на сетку на икристых ногах медсестрички. Она медленно плыла впереди, словно уже занимаясь своими делами, но ее интимный затылок будто замер в легкой паузе ожидания.
Невольно мне вспомнились слова Кваазена, озвученные Мануа:
«...вдоль нашего мужского пути там или здесь, в независимости от того, куда мы пойдем или даже не пойдем, будь то лево или право, верх или низ, почти везде нас ждет та или иная женщина…»
— Тепло там? — отгоняя эти мысли, спросил я, медленно двигаясь к выходу.
— Очень тепло, — через плечо горячо сказала медсестра. — Такая странная весна, и опять уже горит торф.
— Торф? — Я помнил, как это бывает.
— Да, — очень ласково подтвердила женщина. — Так дымно, что кажется, будто мир поделился на комнаты. Ничего не видно дальше двух шагов…
— А в окно незаметно, — пожал я плечами, почти нагоняя ее и удерживаясь, чтобы не поймать в недобрые пальцы ее коричневый маникюр.
Это выглядело бы бессмысленным, а оттого злобным и эгоистичным. Я удерживался, хотя полгода на больничной койке аккумулировали во мне большое количество дурной энергии, тревожно плескавшейся по периметру моего существа.
— Еще вчера не было так. — вздохнула медсестричка, усилив шум своих каблучков. — Может, это что-нибудь значит?
— Наверняка нет, — перепрыгнул я смысловой силок.
— Ты так просто и уйдешь — в дым? — Она с надеждой заглянула в угол моего серого глаза. — Навсегда? — Пальцы ее словно случайно искали меня, но я виртуозно уворачивался.
— Нет, — покачал я головой, глядя вперед, где курились разбавленные светом и дымом приоткрытые двери прочь. — Ты забыла. У меня еще три жизни, пару из них я должен этому месту. И тебе.
— Мне было бы достаточно одной, — тонко произнесла она, роняя голову в дрожи обиды.
— Мне много трех. — ответил я, и мои бледные пальцы оплели желтую ручку сладкой двери.
Справа от нас спал с открытыми глазами легковесный старик, исполняющий забавную охранную роль. Рядом с ним дремал дисковый телефон, который начал призывно звенеть, стоило нам поравняться с их почти школьным столом.