Если бы он не сделал вот этого последнего шага — я бы не дотянулся. А так… как так и надо. «Огрызок» вошёл ему под кафтан в паховую область с едва уловимым скрипом. По самою рукоять.
— Иий…
Он согнулся, левой рукой инстинктивно прижал полой кафтана мою руку с рукояткой меча. Правая потянула на себя саблю. Та, потеряв силу, соскочила с «рогов» второго огрызка, проехалась по мисюрке, по плечу, по груди, разрезая ткань кафтана. Позволяя увидеть мелкие плоские колечки моего панциря.
Я, конечно, псих, но не озаботиться в дорогу удобной одеждой… Удобной в смысле сохранения моей жизни.
— А-а-а! Убил! Змий! Душегуб!
Вторая фигурка заорала и кинулась на меня с ножиком. Ярёма, до того стоявший с выпученными глазами и прижатыми к причинному месту руками как-то удивлённо мявкнул и рухнул на спину. Прямо под ноги своему подельнику-наводчику. Тот обхватил шиша за голову, начал выть и причитать:
— Ярчик! Ярёмушка! Миленький! Родненький! Болит? Где болит? Вот мы сейчас…
Причитания быстро смолкли: удар остриём «огрызка» в затылок «гномика» избавил от этого жужжания. И — от самого… «жужжальника». Хороший же нам «гномик» попался! Чего мне только судьба не посылает. А уж в дороге… «Сегодня господь послал Ванечьке на ужин…». Кстати, можно бы и покушать.
В этот момент от бани донёсся сильный треск. Что-то там проваливалось внутрь — из душников полетели искры, вытянулся мощный язык пламени. Странно — криков слышно не было. Через несколько секунд повторный обвал — крыша пошла, стропила прогорели. Мелькнула растопыренная тень мёртвого бедняги, застрявшего в дырке на крыше с сухановой сулицей в груди.
Сухан удовлетворённо слушал рёв пламени в горящем срубе, а я пошёл дорезать оставшихся и искать ответы.
Поговорить — не с кем. Вру: тот чудак, который получил от меня ножик в грудь, всё-таки ответил на волнующий меня вопрос:
— Сколько народу было в усадьбе?
— Два десятка душ. Восьмеро — в бане, шестеро — в слугах, Ярёма да старичок.
— Хм… А ещё четверо?
Тут он помер. Сердце не выдержало. Когда в ляжку втыкают финский нож и начинают его проворачивать… не всякое сердце выдерживает.
Где ещё четверо — непонятно. А надо найти. Во избежание…
Падает снег, закручивает ветер, стемнело. Я уже ограды вокруг усадьбы совсем не вижу. Может, на слух?
Стандартный вопрос Сухану:
— Ты людей слышишь? — ответа не дал. Снег глушит звуки, ветер — забивает. Придётся пройтись по домишкам, рискуя нарваться на… на неожиданности. Вдруг Сухан, медленно поворачивающийся на месте, много медленнее, чем антенна на Clam Shell, выдал:
— Там. Лошади. Ходят.
Чего это? Мой зомбяк последних мозгов лишился? Я ж его про людей спрашивал… Я спросил о людях, а он ответил про лошадей — непорядок. Стоп! Непорядок у меня в голове!
Кони гуляют на воле, а привязанные лошади без человека не ходят. Переступают, топчутся… Звук другой. Не уверен, что коллеги-попаданцы это различают, но после тех месяцев, когда Чарджи объезжал меня Гнедком… или наоборот? Чарджи по звуку скока — кобылу от мерина отличает. Степняки, дикие люди — что возьмёшь. Я так пока не могу.
Когда сквозь метель, залеплявшую глаза и лицо, выскочили к воротам конюшни, какая-то заснеженная тень метнулась из наших саней к понуро стоящему в оглоблях кореннику. Сухан стандартно отреагировал очередной сулицей на мою команду «Бей!». Тень повисла на оглоблях, чем-то махнула, так что жеребец надрывно заржал, и рухнула коню под копыта. Через мгновение фырканье лошадей и свист плети обозначил место деятельности другого шиша. В районе ворот усадьбы. Куда я и запулил свой последний метательный «швырок».
Да я…! Самый крутой! Просто на звук…! С завязанными глазами…! Осталось только битую дичь подобрать…
Дичь… увы. Когда я туда добежал… ищи ветра в поле. Впрочем, ветра искать не надо — он сам пришёл: в открытые ворота усадьбы задувал ветрище, на глазах засыпая следы четырёх угнанных лошадей.
С трудом закрыли ворота, разбрасывая ногами мгновенно наметаемые холмики снега. Было у меня надежда… — не оправдалась: мой коренник лежал в оглоблях с перерезанным горлом. Придавив телом своего убийцу.
Распрягать мёртвую лошадь ещё хуже, чем запрягать живую. Единственная радость — барахло из саней не попятили. Судя по упряжи, угонщики собирались уехать на санях. Даже два мешка своего чего-то притащили. Затянули сани в конюшню — чуть ли не полные снега намело. Ну, Суханище, пошли оставшихся двоих искать. Если они ещё здесь — могли ведь и прежде за ворота выйти.