Специальность граборов — земляные работы: рытье канав, прудов, погребов, отсыпка плотин, плантовка лугов, выкапывание торфяной земли, штыкование садов и огородов… Граборы никогда не нанимаются на работу на целое лето, только на «весеннюю упряжку» — с 25 апреля по 1 июля, и на «осеннюю» — с 25 августа по 22 октября. Лето же, с 1 июля по 25 августа — время сенокоса и уборки хлеба, работают дома.
Муж приезжал на стройку несколько раз, был доволен качеством и темпом строительства и, главное, дешевизной. Рыкса это время жила в Твери возле подруженьки-княгинюшки. К 1 июля усадьба была «вчерне» поставлена и, чтобы не оставлять хозяйство без присмотра, хозяин привёз в поместье хозяйку с несколькими слугами. Артель, следуя традициям, разошлась по своим селищам, муж уехал на службу. «Гномик», получивший кучу упрёков за возникшую задержку, привёл через несколько дней другую артель. В ту же ночь юную боярыню изнасиловали, слуг зарезали, а собак порубили.
Новые «артельщики» оказались «разбойниками». Положение Рыксы было безвыходным: убежать она не могла, не знала здешних мест, здешних лесов. Для надёжности Ярёма приковал её за лодыжку к столбу в этом погребе, постоянно бил, насиловал и пугал смертью сына. Цепь не сняли даже когда стало понятно, что Рыкса беременна.
Усадьба была нужна разбойникам, чтобы отсидеться, укрыться от «хапков» Володши, но плотницкую артель они имитировали старательно. Ярёма заставлял своих работать, чтобы от безделья не свихнулись.
В конце октября Рыксу вдруг спешно вытащили из погреба, одели в парадную шубу и платки, вывели на край обрыва над Волгой. Где она, оглядываясь украдкой на стоящего в сторонке одного из «душегубов» с принесённым сыном на руках и приставленным дитяте к горлу ножом, старательно помахала ручкой приставшей к берегу лодке — муж пришёл.
Людей у боярина было мало, подвоха он не ожидал, но дрались его люди яро — половину ватажка положили. Уцелевшие в стычке разбойнички заставили, на радостях, юную боярыню плясать перед ними над окровавленным телом мужа, спьяну чуть не залюбили до смерти, и снова приковали.
С тех пор она так и сидела в погребе на цепи, ублажала своих тюремщиков, нянчила сына и ждала. Чего-то… Смерти, наверное. Вместо смерти припёрся я.
— Господине… Смилуйся! Я ж никому никакого худа…! Я всё тебе сделаю! Я ж тебе всяко служить буду! Всякое желание твоё исполню! Христом богом клянуся! Душой и жизнью-ю-ю-ю! Пожале-е-е-й…
Снова начав подвывать, она сползла с полати на землю на коленки, развернулась ко мне задницей, вздёрнула подол на голову и, послюнявив пальцы, смазала слюной свои половые органы. Всё это было проделано привычно, накатано до рутинности. Опять же Пушкин:
«Привычка»… — есть. Вот счастья, почему-то, незаметно.
Её сын проснулся и стал внимательно рассматривать меня большими голубыми глазами. Как-то такая обстановочка…
Пауза встревожила женщину:
— Ты… это… чего? Может, тебе иначе как? Ты скажи — как ты хочешь. Может, мне встать? Или — лечь?
— Сперва — помыться.
И мы отправились искать замену сгоревшей бане и… И чего-нибудь скушать.
Эта история, при всей своей случайности, оказалась очень полезной для меня. Ибо явилась проявлением закономерности.
Дорожный разбой на «Святой Руси» происходит повседневно и повсеместно. Даже я, весьма тихий, мирный, законопослушный… которому кроме «белых изб» и поташнивания с тоски — ничего не нужно, сидя в Рябиновке, в Ельнинском захолустье, на кое-каком боковом, малоиспользуемом пути с Оки на Десну, и то — трижды за четыре года натыкался на оружные, кровавые дела с прохожими. Кастусь, мокша, пруссы-свежеватели…
Каждый случай — случайность. Вместе — закономерность.
А ведь были и другие эпизоды. Такого… криминально-транспортного сорта. Людоловский хуторок на Десне и утопленная там же «тайная княгиня», мой приход в Пердуновку и немедленная попытка отравления, приход в Паучью весь и похищение волхвами, приход в Смоленск и конфликт с бандой Толстого Очепа, поход в Вержавск и бедная Катерина…