Мне кайф грести — это не мешает. Хорошее дело: чурку на колоду поставил, топором так это… хек! Уноси готовеньких. А не прошиб с первого раза — подкинул дуру насадившуюся и обратной стороной — обухом, да с замахом через плечо, да с приседом, да с выдохом, об колоду… И опять же — уноси.
Я наяривал топором, согрелся, разделся до пояса, вошёл в режим, муркал что-то себе под нос… Тут Добробуд пропал. В смысле: перестал мелькать по краю поля зрения. Он и так-то… не шустрый, а тут и вовсе затих. Пришлось оглядеться.
Добробуд, открыв, по обычаю аборигенов, для улучшения зрения рот, смотрел мне за спину. Там, в начале прохода между двумя высокими поленницами, где я, собственно, и наяриваю, толпилась кучка бабья. Штук пять-шесть. Они разглядывали нас и невнятно щебетали. Замотанные в разнообразные платки и шубейки, из которых торчали только носы и глаза.
Один нос вызывал смутные воспоминания. О картошке-синеглазке. Как давно я не кушал картошки… А тут… после двух ложек пустой пшёнки за весь день… Шляются всякие, с продовольственными носами, от дела отвлекают…
Я уже взялся снова за топор, когда вспомнил — где я видел такой картофельный нос. Такая «картошка» торчала посреди лица женщины, которая когда-то выводила меня на рассвете через заднюю калитку с Княжьего Подворья. А это значит… Вот рядом… Вроде похожа…
— По здорову ли поживаешь светлая княжна Елена свет Ростиславовна?
Ошибся. Ответила соседка:
— И тебе не хворать, боярич Иван… э… боярский сын. Поживаю по божьему соизволению, грех жаловаться. А вот ты чего на княжьем дворе делаешь? Да ещё в таком… виде.
Опа! А как выросла! Прежде она «картошке» и до подбородка не доставала. А теперь вровень. Вот чего я ошибся — все растут, не только я.
Расцвела, поди, похорошела… — А фиг её знает — в такой одежде не разглядеть. Ответ её… Тут несколько оттенков: имя моё помнит. Уже хорошо: в моё время далеко не все дамы могут вспомнить имя своего первого. А то и просто не знают. «Секс — не повод для знакомства» — распространённая молодёжная мудрость.
Имени-прозвища Акима — не помнит или не говорит. Типа: не велика кочка, чтобы по отчеству звать. О себе — формально. Типа: не твоё дело. «Чего делаешь?» — выражение скорее неудовольства. Но — без мата. Пока. Насчёт вида… Тут, скорее, смущение. Ещё не определившееся в сторону негатива или позитива.
Идиотизмом занимаюсь — понять девушку невозможно. В принципе невозможно — они и сами себя не всегда понимают. Но если она разозлится… Поэтому просто попробуем переключить её внимание на другого:
— Я тут, княжна Елена, в новых прыщах княжеских. Нынче утром брат твой, светлый князь Роман соизволил принять детей боярских в службу. Вот и сотоварищ мой — Добробуд Доброжаевич Колупай. Из самого Пропойска. Добрый сын добрых родителей. Полнёхонький кладезь всевозможных достоинств и добродетелей. А уж трудолюбие и добронравие его — ты и сама видеть изволишь. Дабы не сидеть в хоромах тёмных да холодных вызвались мы удаль свою молодецкую потешить — дровишек поколоть. А то… и скучно, и зябко.
Добробуд изумлённо переводит глаза. С меня на дам и обратно. Это мы поленьями — «удаль тешим»?! Это я, ублюдок из хрен знает какого Угрянского захолустья — его, Добробуда, достославного Пропойского боярского сына, светлой княжне представляю?! Самой великой княжне?! «Девице всея Святая Руси»?!
Потом, со слышимым щелчком, закрывается его нижняя челюсть, он вспоминает об этикете и приступает к исполнению своего фирменного номера: глубокий поклон с жонглированием.
Не шучу — такие номера только в цирке видел. У него на руках несколько поленьев, выпустить их он не может — я же сказал — цепкий он. Кланяется, роняет поленце, подхватывает, резко дёргает головой, теряет шапку, подхватывает, надевает, теряет поленце… Темп растёт, количество предметов, одновременно находящихся в воздухе — увеличивается. Впору уже пускать барабанную дробь.
Вот был бы он характерным клоуном-жонглёром — ему бы цены не было. Мировая слава, известность, гонорары, поклонницы… А здесь… Вырастет — станет очередным боярином в Пропойске.
Бабы начинают хихикать, Добробуд теряется совершенно: продолжая ловить выпадающие из рук в разные стороны поленья, пытается закинуть шапку, упавшую на снег, ногой на голову.
Вгоняю топор в колоду, забираю у него поленья, закидываю в штабель. Хватит народ смешить — не на манеже. Дамы смотрят разочаровано: представлению помешал.
А княжна, похоже, сердится. Однажды она обещала мне кучу неприятностей, если снова на глаза ей попаду. Следует объясниться: