Будда крутил кружку в руках, пару раз пытался мне возразить. Но против Соломона с его: «умножающий познания — умножает печали»…
— Ваня, ведь это ж смерть! Ведь донесёт кто — живьём выпотрошат! Ну что ты как дитя малое?! Ведь других же полно! Хочешь — я тебе серебра дам? Сходи хоть по вдовушкам, хоть по купчихам каким… А то такие красавицы да затейницы есть… Да ты ж себе всяких-таких-разэтаких хоть с десяток найдёшь! Ведь всё ж одинаково! А и получше немало есть!
— Других таких нет.
— О, господи! Пресвятая богородица, смилуйся! Влюбивши! Как есть влюбивши! Да что ж у вас в роду за напасть такая! Вовсе помороки забивает! У Акима раз — весь смысл вынесло, ели жив остался. Уж сколько лет прошло, а ему всё аукается. Теперь этот… Ведь шкуру спустят! Ведь с живого, вон — с плеши твоей, ломтями срезать будут! Отступись ты, ради господа!
Вот так-то.
А кто ход сыскал — того, у «отрады» на глазах, освежуют, кусками порубают и в саду по деревам развесят. И только вороны от восхода до заката под «отрадиными» окнами радоваться будут:
— Кр-расота! Кр-расавчик! Кр-руглый! Дур-р-р-рак!
Будда был по-настоящему встревожен. Испуган до паники. Не только моей судьбой, но и… по совокупности. И ему достанется. Если не за покрывательство, подстрекательство и пособничество, то — за упущение. Ибо, князю, всей княжеской семье — бесчестье.
Да за одно превращение оружейной комнаты в «дом свиданий» в приличном полку в моё время…! Хотя, конечно… И приличных полков не так уж и много…
У Будды есть отмазка. Даже две.
Во-первых, я «прикомандированный» — «прыщ княжеский». Земские, которые, как всем спокон веку известно, по сравнению с «янычарами», все без исключения… и так далее.
Во-вторых, Будда меня выгнал, но кравчий заставил вернуть. Наверное, под какие-то свои тайные дела. Вот и спрос с кравчего.
Отмазки серьёзные, так что переживает обо мне Будда почти искренне. Тревожится, на путь истины отрока малосмысленного наставляет. Отец родной. Хотя если пойдёт раздача — получат все. Включая невиновных и непричастных.
А я? А мне уже назад ходу нет. Да и скучно — надоело мне тут всё! Тошно, печально… «Белые избы» для всей Руси… не складывается. Каких-то других дел, чтобы душу грело, чтобы бегом бежать хотелось… Оружейка эта… игрушки детские. Тоскливо. Почти Мандельштамм:
«Лезвие тоски»… Господь — точильщик не худой. Это я, как человек уже в заточке понимающий, говорю. Аж сердце режет. А с тоски — чего ж не позабавиться? «Подёргать тигра за усы» — чем не забава для «лысой обезьяны»? Посадить в лужу обкорзнённого и благолепного… для Ваньки, ублюдка безродного… Да с удовольствием!
Это ещё не классовая ненависть: я с рюриковичами — «одноклассники». Класс у нас один — военно-феодальные землевладельцы.
У меня другое: ненависть зёрнышка к асфальту. Который стебельку расти не даёт.
Ненавижу. Ненавижу не конкретных Благочестника с Ростиком, не кравчего с оружничем. Они, по отдельности, временами… и приличные люди среди них есть. Но — вместе… Ненавижу «Святую Русь». Систему, где одна-две трети умирающих детей — норма. Где ребёнка, того же Судислава, делают — как козырь в рукав прячут. И пытаются угробить — не человечка, подобие божие — фишку игральную.
Ненавижу. Князей, бояр, попов, народ… которые в этом дерьме живут и ему радуются. Да и хрен бы с ними! Всяко бывает — ну не видали люди иного. Но ведь они ж так устроили, что я, который иное видел и сделать лучше хочет и умеет — ничего не могу сделать! Не могу сделать своё дело. Не карман или брюхо набить, а сделать полезное, нужное, доброе… Для людей. Для детей.
Не, низя. Не по закону, не по обычаю… А мы куда? А нам с чего кушать? Богатеть, володеть, чествоваться… И мне… бошку — оторвут, роги — по-отшибают, кислород — перекроют… «паутина общества», «крышка мира», «асфальт на темечке»…
Раз называют — надо соответствовать! Я знаю, по первой своей жизни, что моим темечком можно пробивать и «дорожное полотно», и «междуэтажные перекрытия». Я из тех «зёрнышек», которые и «бетон» вскрывают. Просто по занудству своему. Не потому, что «краёв не вижу», а потому, что «края» у меня чуть другие.