- Что ты делаешь, идиот? - вдруг вспыхнуло в голове. - А ну-ка лежи и не дергайся! Не слышишь? - сюда идут!
По-моему в этом теле находится кто-то другой. А я тогда где?
Дверь распахнулась.
- Так, это у нас что развалилось на койке?! - голос вошедшего цербера обильно сочился хамством.
- Молчи, не мешай, - прозвучало в сознании.
- Пошел ты! - очень внятно сказал я, обращаясь ко всем присутствующим.
Свершив эту подлостъ, я ушел, отключился от тела.
Озадаченное "не поэл" донеслось уже снизу.
- Видите, спит человек, - вежливо пояснил Вовка Орлов, - мало ли что ему может привидеться?
- Вы у нас, кажется, электромеханик, - не то вопросил, не то констатировал таможенный чин. - Почему не в своей каюте? А ну-ка пройдемте со мной!
Орелик и цербер прошли сквозь меня и скрылись за дверью. В оставленную ими каюту бесшумно ступили давешние мои собутыльники:
- Тихо, родной, не шуми!
Интересно, - подумалось вдруг, - как я думаю, вижу, как чувствую? Ведь у меня совершенно нет тела? Говорят, что слепые видят во сне, почему? Недаром рыбмастер, обувая кого-нибудь в карты, любил приговаривать: "Думает тот, у кого голова есть". А у меня их, получается две: та, что лежит в кладовой у нашего повара и эта, в которую меня не пускают. Попутно я будто бы на себе ощутил стальные захваты тренированных рук. Хищное жало иглы легко прокололо одежду и впилось в левую руку, которая, по идее, должна была быть моей. Потом еще и еще раз. Только с четвертой попытки Никита нащупал вену, или что там похожее есть? Профессионалы, мать иху!
Боль была триедина. Оба моих существа корчились в муках секунд, наверное, тридцать. Что самое удивительное, невыносимую боль чувствовал даже я, лишенный физической оболочки. Ни орать, ни корчиться нечем, а - поди ж ты! Такой дискомфорт...
- Человек не думает головой, - пояснил, отдышавшись, хмырь, который обрел мою суть. - Человек подключен к общему информационному полю, а мозг - коммутатор.
Стас пристально посмотрел в (чуть не сказал мои) расширенные зрачки. Наверное, что-то там обнаружил, потому что сказал:
- Достаточно, мужики, отпускайте. Клиент уже наш. Идите сюда, милейший!
Мое тело повиновалось. Безвольно, бездумно, безропотно спустило ноги с кровати.
- Ты это что?! - затревожился я.
- Ерунда! Обычное психотропное средство. Даже ты смог бы нейтрализовать.
"Даже ты"! - ну, и наглец! Если так, то мое присутствие не обязательно. Игра идет по каким-то чужим правилам и лучше ей не мешать.
В общем, я очень обиделся и просочился сквозь переборку. Как это произошло? - сам не понял. Просто подумалось: "А неплохо бы было взглянуть, что там творится на палубе..." И - здрасьте пожалуйста! Но, что самое удивительное, в то же самое время, я был, оставался везде, откуда вроде бы уходил - и в каюте, и в кладовой. Если глаза человека действительно разбегаются, то это, наверное, выглядит так.
Отсутствие тела сулило множество перспектив. Но это я понял не сразу. Сознание тоже троилось. Прежде всего, захотелось узнать, какой, примерно объем занимает все то, что сейчас называется мной. Попутно мелькнула мыслишка: а что если нагло представить Невский проспект Ленинграда, как скоро я буду там? Потом захотелось увидеть деда - своего, настоящего деда из своего эталонного прошлого...
- Может, хватит дурить? - прозвучало в сознании. - Ты забыл, что отец в опасности?
И мне стало стыдно. Так стыдно, что душа свернулось в комок. Чтобы хоть как-то реабилитироваться, я начал снабжать собрата по разуму полным снимаемой информации: в цвете, движении и развитии.
Наша посудина уже находилась в рыбном порту, - швартовалась вторым корпусом к спасательному буксиру "Святогор". Вечерело. Ну, здравствуй, Мурманск! Вот таким я тебя и люблю! С зажженными фонарями над вершинами башенных кранов, неоновым великолепием, зеркально опрокинувшимся в залив, ходовыми огнями над мерцающим кильватерным следом, фиолетовой дымкой над стрелами Гольфстрима. Схлынет мгновение, разъяснятся звезды, и море обретет законченную глубину.
А еще был в этой картине один неприятный момент: группа захвата, которую я сразу же вычислил, грамотно рассредоточилась по близлежащей территории. За россыпью пустых бочек притаился их микроавтобус, а в нем на месте водителя восседал Жорка Устинов. Невидимый за тонированными стеклами, он, матерясь, произносил какую-то гневную тираду в микрофон портативной рации.