Действительно, платье сидело на Тамаре, как влитое. И царица в нем выглядела так, как я не видел её прежде. Я так растерялся, что поневоле оглянулся на Бахадура. Тот, понимая мой восторг, выпятил губы в знак признания очевидного.
— Ну, как? — спросила Тамара.
— Мне страшно за себя!
— Почему? — Тамара не испугалась. Улыбнулась, догадываясь, что я имею в виду.
— Потому что мне принадлежит самый ценный клад в этом мире! Ты такая красивая! Ты затмишь всех в этом городе!
— В городе? — фыркнула Тома.
— В мире. В мире! — поспешил я исправить оплошность. — Только об одном прошу!
— Да!
Я указал Томе на головной убор и повязку. Она по привычке следовала грузинскому варианту, который мне не нравился. Эта повязка, закрывающая брови — фррр…
— Там же в свертке должна быть мантилья. Лавочник сказал, что сейчас знатные грузинки переходят на них. Поверь, тебе в ней будет во сто крат лучше!
Тамара опять бросилась на шею. Наградила поцелуями.
— Я просто не решилась… — призналась она. — Обязательно примерю. Но потом. А теперь — есть! Умираю от голода!
Пошли к столу, накрытому хозяйкой дома в уродливом национальном немецком костюме. Здесь, в краю элегантности и восточного шика, колонисты зачем-то упорно держались за своё.
— Второе вечером покажу, — шепнула царица. — И остальное, — тут неожиданно покраснела.
Но после ужина парочка не выдержала. Перегон из Вани не прошёл для них бесследно. Бахадур сразу пошёл спать. Тамару я убедил, что, во-первых, времени у нас много. Все успеется. А, во-вторых, будет лучше сначала сходить к Мнацакану и купить полагающуюся обувь. Чтобы я мог насладиться максимальным эффектом! Тамара согласилась. Легла. Заснула.
Я присел за стол. Достал тетрадь Хан-Гирея.
Мне уже доводилось слышать от разных людей, что в Петербурге царила мания создания прожектов замирения Кавказа. Во времена наполеоновских войн каждый второй мнил себя единственным носителем знания, как победить корсиканское чудовище. Так и сейчас «диванные стратеги» изобретали все мыслимые и немыслимые способы превращения немирных горцев в верноподданных Государя. Апогеем этого «творчества» называли проект некоего коллежского советника из министерства внутренних дел, который предложил развивать вдоль кубанской линии музыкальные школы. Мол, музыка будет способствовать смягчению нравов в Черкесии, и, по мере продвижения музыкальной культуры в массы, на Северном Кавказе восторжествует мир!
Поэтому, когда я раскрыл тетрадь Хан-Гирея, я был готов к знакомству с очередным творением непризнанного «гения». Как же я ошибался!
С первого же пункта «Проекта» мне стало ясно: все крайне серьезно! Ибо флигель-адъютант Императора предлагал ни много ни мало физически уничтожить всех лидеров черкесов, которые ратуют за войну с русскими! Это был абсолютно восточный и, вместе с тем, прагматичный взгляд на решение политической проблемы. Как и его предки крымские Гиреи, как князь Михаил Шервашидзе и грузинские цари, как многие турецкие султаны давили свою ближнюю родню, вступив на престол, так и полковник русской службы, желая добра своему народу, был готов вырезать безжалостной рукой раковую опухоль, питающую войну на Кавказе. Так, как будет действовать в будущем товарищ Сталин! И я догадывался, кому поручат подобную операцию, кого прочат в местные Судоплатовы!
Остальные пункты «Проекта» резко контрастировали с первым. Хан-Гирей предлагал широкий спектр мер по образованию населения, созданию адыгейской письменности, смягчению нравов, приучению к оседлому земледелию, утверждению законов, способных обуздать произвол местных князьков, развитию торговли и речного судоходства. Если бы он считал, что подобное могло воспроизвести черкесское сообщество, я бы посчитал его наивным мечтателем. Но, нет. Все надежды на преобразования князь Султан связывал с действиями военной и гражданской администрации России.
Теперь я понимал, что имели в виду Вельяминов и Засс. Им было проще и понятнее — особенно «очеркесившемуся» Зассу — решать все вопросы силой. Запугиванием отрубленными головами. Сожжением аулов. В общем, тотальным геноцидом.