— Конечно, есть!
— А если его попросить? Меня в Турцию перевезти? Мне край как в Грузию нужно! А я вместо востока, всё — на запад иль на юг!
— Отличная идея! Папа к тебе неровно дышит! Не откажет в нижайшей просьбе!
— Реально в открытом море на шаланду контрабандистов пересесть?
— Это тебе надо с Папой разговаривать! Тут я не советчик!
— Как у него дела? Закончились его разборки с Васькой Чумаком?
— Ха, смешное словечко «разборки»! Но точное. А Папа Допуло снова на коне! Выгнал Дядю к молдаванам! В общем, ты к нему дуй и договаривайся. А вечером у Микри соберемся. Тебя небольшой сюрприз ждет!
— Где он ныне обитает? Все там же?
Проскурин кивнул. Настроение у него явно улучшилось. И я воспарил духом. Включил третью космическую скорость и понесся в притон контрабандистов.
[1] То есть будет понижен в звании. Из капитанов первого ранга превратится во второго.
[2] Николай I привечал ост-зейских баронов. «Мои немцы», — так он их называл. Восстание декабристов, ряды которых состояли сплошь из аристократов, так его напугало (и не мудрено!), что в пришлых дворянах-иностранцах с сомнительной родословной он видел чуть ли не опору режима.
[3] «Виксен» вошел в состав Черноморского флота под названием «Суджук-Кале». Название — этакая разновидность морского стеба. Его первым капитаном стал А. Ф. Варпаховский. Он погиб на Дунае 11 октября 1853 г. и считается первой жертвой Крымской войны. Через пять дней в ночь с 15 на 16 октября случилось нападение на пост Св. Николая. Там погибнут капитан Щербаков, князья Гуриели и еще несколько сот неизвестных воинов и ополченцев, грузинских милиционеров, — первые жертвы войны на Кавказском фронте. Собственно, наша история началась с этого места и даты и на них должна закончиться.
Глава 9
Пошел ты, англичанин!
Дежа вю!
Первое, что пришло в голову, когда я оказался во дворе дома Папы Допуло. В окружении трёх своих верных соратников он попивал чай. Всё выглядело ровно так же, как и во время первой нашей с ним встречи. Увидев меня, совсем не удивился. Но обрадовался.
— Бааа! — раскинул руки, приветствуя. — Не знай я вас так хорошо, Коста, мог бы сейчас испугаться!
Подельники Папы одобрительно хмыкнули.
— Какой грозный вид! — Папа продолжал представление. — А взгляд? Такой взгляд поставит на место любого в нашем славном городе!
— Но только не вас, уважаемый Папа! — я уже обнимался с ним.
— Да, только не меня! Я на своем месте! Хотя кое-кто и пытался меня с него сдвинуть! Но не будем вспоминать о глупцах! Рад! Рад! Признаться, ждал Вашего визита!
— Наверное, мне нет смысла спрашивать, откуда вы знаете о моем прибытии в Одессу? Вряд ли что-либо более-менее значимое, происходящее в городе, проходит мимо вашего внимания?
— Вряд ли! — кивнул Папа. — И не только происходящее, но и намечающееся.
— И не только без вашего внимания, но часто и при непосредственном вашем участии! — подхватил я.
— Ну! — Папа щёлкнул пальцами. — А что я вам говорил во время последней нашей встречи? Из нас вышел бы великолепный дуэт! Мы, не поймите меня дурно, просто созданы друг для друга!
Я улыбнулся. Еще раз обнял одесского дона.
— Надеюсь, это объятие вы также не воспримите дурно! — сказал ему.
— Нет! Я восприму его как объятие друга, который рад меня видеть. И который по достоинству оценил мой юмор!
— Именно так!
— Присаживайтесь!
Папа указал на свободный стул. Чашка чая уже дожидалась меня. Поблагодарил, сел, сделал глоток.
Подумал, что, несмотря на прежний тон, юмор, легкость в общении, Папа всё-таки изменился. Видимо, борьба с Ванькой Чумаком далась ему нелегко. И не видимо, а наверняка. И дело не в том, что его порезали, он отлеживался, зализывал раны. К этому он всегда был готов. А вот возвращение такого лакомого кусочка, как Одесса под своё крыло, восстановление своего главенства и звания дона Корлеоне «всея жемчужины» явно добавили седых волос и убавили пару-тройку лет. Он закалился, стал жестче. Потерял при этом часть своей жовинальности и водевильной легкости. Я с улыбкой про себя отметил, что даже его знаменитые ямочки уже не «подыгрывали» ему и стали менее заметны.
— Да, да, да, Коста! — Папа усмехнулся, видимо, догадавшись, о чем я сейчас размышляю. — Tempora mutantur…
— … et nos mutamur in illis![1] — закончил я любимым присловием Фонтона.
— Вот, вот! И мы оба — яркое подтверждение мудрости древнего народа! — покачал головой Папа. — Но как же приятно поговорить с образованным человеком!
Тут он обратился к своим подельникам: