Курчок-али убежал исполнять приказания. Хоттабыч устало присел обратно на свою оттоманку. Посидел молча пару минут, прикрыв глаза и прикидывая, не упустил ли какую мелочь.
— Что от меня хотел? — внезапно очнулся от своих дум старик.
— Вопросов много, — тут же откликнулся я.
— Задавай по одному. Я от тебя не убегу, — усмехнулся старик.
— Что мне сделать с Софыджем, если встречу? — спросил я без обиняков.
— С тобой ему ворованным скотом не рассчитаться, — задумался Гассан-бей. — Мало того, что предал. Так вдобавок на край гибели толкнул. Не прошли бы вы с инглезом перевал, не повстречайся вам темиргоевец. Но все же живы остались. Крови вашей на нем нет. Стало быть, и о кровной мести разговора нет.
— А что на такой случай предлагает кодекс чести?
— Уорк хабзэ? Да рожу ему укрась отметиной при встрече, чтобы все знали, что он гад и предатель. Если не побоишься, конечно, получить позже выстрел в спину. Вон, слуга у Якуб-бея красуется свежим шрамом. Не твоя ль работа?
— Моя! — честно признался я, не видя причин скрывать свою роль в рождении полу-Джокера Луки.
— Почему-то так и думал. Про тебя зимой разное болтали. Называли Зелим-беем. Выходит, заслужил имя, урум заговоренный?
— Выходит — так! — согласился я, надеясь, что эти слова прозвучали не как самопиар. — Не слыхали ничего про уже состоявшуюся или намеченную свадьбу при дворе абхазского князя?
— У Шервашидзе? Нет, не слышал. Не жалуют его люди. Князь без подданных![1] — оскалился Гассан-бей. — Тебе он зачем? По какой надобности? Имей в виду, он к гостям без двух пистолетов не выходит!
— Выбора у меня нет. Нужно к нему ехать.
— Не спрашиваю, в чем причина спешки. Скажу лишь одно. Сперва с Софыджем разберись. Он тут неподалеку. На днях должен вернуться из Ачипсоу, где твой дружок Маршаний проживает. Если Софыдж узнает про возвращение Зелим-бея, может и к русским перебежать. Эх, старая моя голова! Со второй твоей новостью забыл, зачем сына звал! Я ж хотел тебе сопровождающего до медовеевцев дать! Съездишь, заодно Маршанию мою просьбу о помощи передашь! А он, в свой черед, со своей родней свяжется! Этих Маршаниев по Абхазии не счесть!
Я тут же проглотил не успевшие сорваться с языка слова о том, что спешу. Гассан-бей был из породы людей, не терпящих отговорок. Подготовка к отражению русского штурма мыса Адлер — дело нешуточное.
Хоттабыч (хотя уже и не Хоттабыч, а скорее, Гендальф с куцей бородой) понял смену моей мимики по-своему.
— Ты Маршанию из Ачипсоу чем-то приглянулся. А это многое значит. С этими медовеевцами вечная морока! Что у них на уме? Ремесел толком не знают. Хищничеством живут. Ладно бы за Кубань ходили. Так они черкесов жалят, как пчела. В общем, лучше тебя посланца и не придумаешь! А нам их клинки и ружья не помешают. В лесном бою им равных нет.
Я покорно вздохнул. Прости, Тамара! В моем беге к тебе так: шаг вперед — два назад! И никак не вырваться из этого круга!
… Дорога на Красную Поляну, где жил Маршаний, была сущим адом[2]. Узкая тропинка вилась вдоль Мздимты, то и дело упираясь в непроходимую скалу. Приходилось или двигаться по прозрачной воде, или спешиваться и переходить на другой — иногда глинистый и топкий — берег, прыгая по камням. Лошади шли рядом, безошибочно находя брод благодаря своей выучке. Без них всем нам пришлось бы тяжко.
До полноводья оставалась еще неделя, но снег в горах уже вовсю превращался в воду, в размазанный по кавказским склонам Ниагарский водопад, сметавший все на своем пути. Страшно подумать, что творилось в верховьях Мздимты. Наверное, горные потоки подхватывали как пушинку нехилые валуны и тащили их вниз, чтобы пристроить на столетие-другое на новом месте. На отрезке между устьем и Ачипсоу еще пробраться было возможно, но уже небезопасно. В узких местах река рычала диким зверем.
Я помнил совсем другую дорогу на Красную поляну. Она пролегала верхами, вырубленная в скальной породе пленными-турками в годы Первой Мировой. Страшный узкий путь, отмеченный остовами свалившихся с приличной высоты автомобилей.
Быть может, медовеевцы не могли похвастать особым богатством, но безопасностью — однозначно. Горы надежно хранили их дом. А там, где они схалтурили, постарался человек. Рукотворные каменные завалы то и дело преграждали нам путь.