— Принимаем! — закричали братья, потрясая кинжалами.
— Даешь присягу братству, Зелим-бей? — строго спросил меня вопрошающий.
— Даю!
Горец сделал знак барду. Тот вышел на арену. Черкесы затянули мотив, похожий на тот, что я услышал на поминках в боевых условиях в прошлом году.
Бард запел:
Радуйтесь, мои дорогие братья!
Но радость стала чужда мне
Зелень весны улыбается вам,
во мне же веют холодные ветры
Когда-то я знал добрые времена,
Когда май пел в моей груди,
И зелень его, как корона,
Обвивалась вокруг головы.
Но с тех пор, как московиты
Привезли свои зимы с севера
И их меч порабощает
наши свободные земли,
В горах грохочет грозное эхо
И плачет о потерянном мире.
С тех пор, как народ мой должен
Вооруженным за плугом идти,
С тех пор, как сыновья наши
Ценятся не дороже слуг,
С тех пор не смеется во мне месяц май
Я знаю лишь пурпурную весну
От окровавленных мечей врагов… [3]
Пока под сводами пещеры звучали эти страшные слова, черкесы дико кричали, размахивая кинжалами, и топали ногами. Я не все понимал, а Курчок-Али не успевал перевести. Отдельные фрагменты выпадали, но сердце стучало все сильнее, а ноги сами выбивали ритм.
Вас приманят только такие песни,
Мы сцепимся с вами когтями,
Храбрые пши, уорки и уздени.
Вперед, на бой!
Чтобы так, как и прежде, воскресла земля,
Чтобы вновь пробудилась природа,
Должно возродиться наше мужество,
У башильбеев, тамовцев, карачаев и кизильбеков
Вновь наступает весна.
Пусть среди тусклой ночи
Вновь процветут ирисы,
Пусть зелеными стеблями вырастут
И зацветут кровавые майские розы!
Врагов-свиней мы зароем в землю
И из их пустых глазниц
прорастут семена нашей свободы,
и жаворонки запоют победную песню,
и черное облако пепла
покроет их кости.
Вперед! Подобно тому, как Эльбрус,
Покрыл свою грудь ледяной броней,
Так перепояшьтесь железом
доблестные стрелки!
Смерть проклятым урусам!
Возьмите друг друга за руки
И станем против них стеной,
Как горы Кавказа стоят цепью.
После этих слов все закричали и стали резать кинжалами левую руку. Я понял, что нужно делать также. Ко мне по очереди походили братья, чтобы смешать нашу кровь. И каждому, с подсказки Курчок-Али, я выкрикивал в лицо:
— Будем свободны мы в свободной стране! Свободными будут наши скалы и ущелья! Свободными будут души! Спасем жизнь народам Черкесии!
Мы стали настоящими кровными братьями.
— Отныне, Зелим-бей, ты — наш! Все, что не сделаешь, будет считаться совершенным именем вольного общества. Ни семья, ни род, ни племя, ни пшихан или князь не посмеют тебя осудить! Только наше общее слово для тебя — закон!
Вот это подгон! Такое будет покруче записки кардинала, что получила Миледи. Но оказалось это еще не все!
— Прими, новый брат, наши подарки!
Несколько горцев поднесли и положили у моих ног винтовку в чехле мехом наружу, мешочки с пулями и порохом, шашку в красивых сафьяновых ножнах, седло с отделкой из серебра и простую бурку.
«Ха! — подумал я. — Ну, что, попаданец, вот и твой рояль в кустах⁈ Только подумал про дальнострел — получите-распишитесь!» И тут же устыдился своей мысли. Оружия сейчас, когда столько народу полегло у мыса Адлер — хоть отбавляй! И у общества соприсяжников, наверняка, свои потери.
— Тебе следует выучить наш тайный язык, зэкуэбзэ. Язык для всадников-воинов, а не для простолюдинов-тлхукотлей или обычных уорков. Учителем тебе назначим Джанхота.
Как я ни пыжился, как ни приказывал себе молчать, но все ж не удержался:
— Сделать Молчуна учителем языка⁈
Все захохотали. Кто-то крикнул:
— Теперь я понимаю шутник-Юсеф, почему ты выбрал Зелим-бея в кунаки!
Смеху прибавилось.
Черкесы рассаживались вокруг арены.
Вдруг все затихли. В полной тишине на середину круга вышли двое босых молодых парней. Стали друг напротив друга. Смотрели не мигая. Я пока не понимал, чего следует ожидать. И хотя, по-прежнему, ничего не происходило, но даже я уже чувствовал повисшее над всеми напряжение необычайной силы. Мне хотелось повернуть голову, взглянуть на соседей, спросить, что же, в конце концов, сейчас будет⁈ Но, казалось, что меня охватил паралич. Шея мне не подчинялась. Все тело застыло. И только глаза могли двигаться. Но и они смотрели сейчас только в одну точку, в центр круга.