Парни продолжали сверлить друг друга немигающими взглядами.
«Не драться же они собираются? И вряд ли играют в детские гляделки⁈» — недоумевал я, пытаясь унять неизвестно откуда появившуюся дрожь.
Вздрогнул, когда парни синхронно ударили в ладоши. Звук этот в полной тишине по силе воздействия был похож на выстрел. Парни продолжали хлопать.
«Они задают ритм! — догадался я. — Будут танцевать».
Все сидящие выхватили кинжалы из-за поясов, воткнули в землю. И после этого тут же, в подтверждение моих слов, подхватили этот ритм. Теперь хлопал весь круг. Я с опозданием присоединился к ним. Кто-то в кругу неожиданно выкрикнул: «А-ри-ра-ри-ра!». И опять весь круг подхватил это восклицание. Хлопанье и крик вознеслись над нами. Пронизывали все тело. Я, не имеющий никакого отношения к этой культуре, к этим выкрикам, подчинился. Уже ощущал себя единым целым с сидящими рядом горцами. У меня билось сердце с ними в унисон. И так же, как у всех, горели глаза.
Парни в кругу выждали несколько тактов. Когда стало понятно, что все собравшиеся стали единым целым, они синхронно выхватили по два кинжала из-за поясов, вскинули руки вверх и одновременно встали… на пальцы ног!
И как я не был сейчас увлечен хлопаньем, еле удержался, чтобы не заорать громче, выражая свое восхищение и удивление матерным восклицанием.
Горцы начали танцевать.
Их движения были выверенными до миллиметра. В них было столько изящества, что, казалось, танцуют не мужчины-горцы, а самые выдающиеся танцовщики планеты. Тем более что они в танце все время повторяли стояние на пальцах ног. Но на этом сравнение с артистами балета заканчивалось. Кинжалы в руках парней были не для красоты. Они начали изображать схватку. Так, во всяком случае, я это воспринимал. Двигались по кругу, чуть наклонившись друг к другу. Почти упираясь лбами. Опять смотрели не мигая. Потом в ход пошли взаимные выпады. Руки с кинжалами начали совершенную свистопляску. Я еле удерживался от вскрикиваний, будучи уверенным, что сейчас кто-то из них снесет сопернику голову или проткнёт грудь. Настолько всё это было на грани. Один делал широкий жест, описывая полукруг кинжалом. В последний момент второй выгибался. Кинжал проходил в сантиметрах от шеи. Тут же второй повторял это же движение. Потом они стали буквально фехтовать кинжалами. К крикам и хлопанью теперь добавился и ритмичный металлический стук.
Фехтуя, они все время совершали полные обороты. И опять синхронизация движений была абсолютной. Оба совершали повороты одновременно. Опять оказывались лицом к лицу. Четыре раза на «а-ри-ра-ри…» соприкасались кинжалами, на финальное «ра», делали оборот.
Потом пошли по кругу, обернувшись к нам, к зрителям. Собирали кинжалы, воткнутые в землю. При этом смотрели каждому в глаза, призывая к большему крику, поддержке. И все подчинялись. Ладони уже были сплошь красными, а крик перешёл в рёв!
Я вдруг подумал, что в этом танце есть очевидная первозданность. Первобытность. Я вспомнил подростковые фильмы про индейцев, про народы севера с их шаманами. Я ведь с улыбкой наблюдал за их танцами вокруг костров, за ударами в бубен. Полагал все это настолько примитивным, наивным. А теперь понял. Окажись я в кругу индейцев, услышь я сейчас удары бубна, я бы также подчинился. Стал бы индейцем или бурятом, например, на время этого танца. Как сейчас я стал горцем. Со всеми своими знаниями, с другой верой. С другими взглядами, образом жизни. Всё это куда-то пропало. Отошло в сторону. Значение сейчас имел только мой крик и моё чувство единения со всеми этими абсолютно чужими для меня людьми.
Поэтому я продолжал кричать, продолжал хлопать. Глаза мои светились счастьем от наблюдения за великолепными движениями парней. И, как и все, я почувствовал приближение финала. Один из парней зажал зубами шесть кинжалов, другой же выложил шесть своих на плечах. Взглянув друг на друга, они сначала развели руки в стороны и теперь напоминали птиц. А потом одновременно отпустили кинжалы. Все двенадцать с последним криком и с последним хлопком воткнулись в землю!
Все вскочили, приветствуя танцоров. Они с достоинством и скромно выразили свою благодарность.