Наша колоритная троица явно ломала все шаблоны. Еще менее он ожидал от меня услышать ответ по-русски.
— Имею поручение от Штаба корпуса. Сопровождаю грузинскую княжну, спасенную из плена. Вот мои бумаги! — как можно строже гаркнул я на донцов.
— Умел бы я читать, — хмыкнул урядник, — был бы офицером! Отправлю вас на тот берег. Пущай командиры разбираются!
— Что с нашими лошадьми?
— Прикажут — переведем морем! Эти удальцы привыкшие, — кивнул казак на абхазов. — Дашь им полтину, Ваше Благородие, и все исполнять в лучшем виде!
— Полтину или приказ? — подначил я ушлого урядника, игнорируя столь лестное обращение то как к князю, то как к офицеру.
Урядник вздохнул.
— Прикажут, переправим и лошадок.
— На водку дам!
Одна эта фраза мигом решила все сомнения казака. Сразу стало ясно, что я — свой. Без всяких указаний от вышестоящих он тут же все организовал. И посадку на баркас — Тамару и Бахадура занесли на руках, — и погрузку нашей поклажи, включая седла и попоны, и выбор охотников для переправы лошадей.
— Вы уж не забудьте, Вашбродь, про свое обещание! А еще того краше, попросите у офицеров меня в ваш конвой до Бамбор. Уж больно охота тамошнего чихиря отведать! Меня Щетиною кличут! — кричал нам на прощание урядник.
Для переправы использовался якорный канат, натянутый через реку под острым углом. С нужного нам берега баркас летел со скоростью стрелы. Нам же предстояло куда более суровое испытание. Более ста солдат боролось с рекой, вытягивая на блоке наш баркас. Переправа заняла более часа, хотя сама река в этом месте не превышала и ста метров. Вода ударяла в нос суденышка с такой силой, что казалось, оно вот-вот развалится. На наше счастье нам не попались несущиеся навстречу вывороченные деревья. И баркас не перевернулся, как нередко случалось.
Сойдя на берег, мы оказались внутри бастионированного треугольника для двух орудий, прикрывавшего палатки бзыбского отряда. Служба здесь была не сахар. Особенно в половодье.
— Ровно два года назад, — пожаловался мне обер-офицер, проверявший мои документы, — река разлилась и полностью смыла все укрепление. Пришлось его переносить дальше от берега. Ночью проснулись по колено в воде. Провиант весь погиб. И личных вещей многих недосчитались.
Изучив письмо Фонтона, он преисполнился ко мне уважением. Видимо, серьезным аусвайсом снабдил меня Феликс Петрович. Наш бандитский вид офицера нисколько не смущал. И не такого на абхазо-черкесской границе навидались!
Он приказал организовать нам самовар и скромное солдатское угощение. Я, в свою очередь, предложил к общему столу часть наших запасов, бесцеремонно реквизированных в разоренном имении братьев Фабуа. Приварок к бедному довольствию офицерского состава оказался настолько впечатляющим, что к нам присоединились все свободные от дежурства отцы-командиры.
Расспрашивать меня они постеснялись, сразу назначив в своих мыслях важным чином из разведки. Единственное, что путало им всю картину, — это мое незнание французского. Мое предложение разговаривать по-английски лишь добавило новых штрихов к таинственному образу. Слухи про английских шпионов на том берегу ходили уже не один год.
Не меньшее воодушевление у офицеров вызвало явление царицы Тамары. Женщина! Дворянка! Как тут ни распушить перья! Пришлось пару раз скрипнуть зубами и призвать Бахадура, чтобы офицеры поумерили пыл.
Постарался перевести их внимание на обсуждение общей обстановки в Абхазии и роли их командира, генерал-майора Андрея Григорьевича Пацовского. Это я удачно придумал! Полковой патриотизм на Кавказе поражал воображение новичка. Егеря 44-го полка оказались не менее экспрессивны в своих восторгах, чем мои греки из Балаклавы.
— Вы не понимаете! — горячились офицеры. — Наш командир — глыба! Никто не добился столь впечатляющих успехов! Никто! Он одним устройством пилорамы совершенно перевернул отношение к нам абхазов!
— Пилорамы?
— Да! Лесопилку по его указанию один француз поставил на речке — и теперь все абхазы относятся к нему как к важнейшему после владетеля человеку в Абхазии. Ездят и торговать, и советоваться по любому пустяшному делу. А он никому не отказывает. И сам владетель к нему расположен.
— Князь Михаил?
— Именно! Он ведь еще и полковник русской службы. У нас он частый гость. Прибывает, чтобы правый берег стеречь от набегов убыхов. Правда, не любит он это дело. Говорит, что абхазам претит бесцельное ожидание. Им дай конкретную цель — горы свернут. А стоять, как мы, в карауле в сырых шалашах — не княжье, мол, дело!