— А, в-третьих… — продолжил я.
— Есть еще и в-третьих⁈ — Тамара явно издевалась над моей бухгалтерской дотошностью.
— Да, — я кашлянул и выдал вычитанный где-то факт. — В морской воде вредно этим заниматься. Можно подцепить заразу!
— Ай, яй, яй! Что ты говоришь? — зацокала Тамара, уже не скрывая издёвки.
— Ааааай! — психанул я и побежал на берег.
Тамара засмеялась вслед. Слава Богу, не обиделась.
— Отвернись! — приказал ей.
Тамара не реагировала.
— Пожалуйста, любимая!
Довольно хмыкнула, отвернулась. Я оделся.
— Долго не купайся.
— Это еще почему, мой ученый будущий муж?
— Застудишь там у себя… — черт, засмущался. — А тебе еще детей мне рожать!
— Хорошо, любимый! — царице понравилась моя забота.
Я выскочил из-за камней так стремительно, что всерьез напугал Бахадура. Он, как верный пес, охранял наш покой. Точнее, покой Тамары. Меня совсем не беспокоило то, что он мог подсмотреть. Зная алжирца и его отношение к Тамаре, я был уверен, что он скорее вырвет себе глаза, чем осмелится взглянуть на неё голую. Придя в себя, Бахадур не смог скрыть своего удивления. Он же был уверен, что я сейчас должен ублажать богиню. Я отмахнулся. Не было времени все объяснять. Вскочил на коня.
— Сейчас вернусь! Береги её!
Про «береги» зря, конечно, ляпнул. Уже один мой вид вызывал множество вопросов. А тут еще и чуть ли не прощальное слово сказал. Ну, да ладно. Не до этого. Сейчас важно другое.
Хватит уже бояться! Сейчас и здесь все нужно решить! Если суждено вернуться, что ж… Не хочу. Но — не мной записано! Так тому и быть. Суждено остаться? Отлично! Здесь и сейчас. Хватит шарахаться.
Шагомер в голове подсказал, что я на месте. В сотне-двух метров — «крепость». Какой там форт⁈ [1] Привычная уже глазу земляная насыпь. Большой деревянный склад. Убогие покосившиеся домишки. И лениво развалившиеся в тени казачки, гадавшие, подъеду я или нет. Погранзона? Погранцы? Или привычный российский бардак в крайней точке черноморского побережья империи Николая I?
Спрыгнул с коня. Осмотрелся. Берег не узнать. Сосновый лес на границе пляжа явно больше и гуще. Но я был уверен, что именно здесь получил по голове.
«И что? Сделаю несколько шагов, пересеку ту невидимую черту и перенесусь? Хрен ли гадать⁈ Вперед и с песней!»
Песню, конечно не запел. Пошел вперед. Инстинктивно зажмурил глаза. Шаг, другой, третий…. Открыл глаза. И…
И — ничего! Море по-прежнему лениво накатывало волны на пустынный песчаный берег. Папаха по-прежнему была на лысой голове Косты Варвакиса. Казаки-пограничники все также валялись в тени, не меняя позы.
Я не удержался, радостно крикнул. Потом побежал, описывая круги вокруг злополучного места. Никаких тоннелей не открывалось. Никуда меня не швырнуло. Я был там, где хотел быть! Здесь и сейчас! В этом времени, где реки крови и нет теплых туалетов. Но это было моё время!
«Благодарю тебя, Господи! — перекрестился. — За все! За то, что перенес меня сюда. И за то, что оставляешь меня здесь до оговоренного срока!»
Вскочил на коня. Поскакал обратно, оставив за спиной ошарашенных моей пантомимой казаков.
И Тамара, и Бахадур не смогли скрыть своего шока, когда увидели меня. И сейчас их тоже можно было понять. Совсем недавно перед ними был практически прощавшийся с жизнью человек. Дрожал, суетился. Сердце выскакивало из груди. А теперь? Умиравший чудесным образом ожил. И сиял самой широкой из возможных улыбок.
— Готовы? — весело крикнул я им. — В путь! В путь!
…Может быть, это была одна из самых счастливых недель обеих моих жизней. Освободившись от тяжкого груза, я вовсю радовался каждому дню. И, казалось, сам Господь нас хранил всю эту неделю. Не было ни одного неприятного происшествия, столкновения. Ни разу не потребовалось мне достать револьвер, а Бахадуру свои ножи. Дорога была чудесной. Легкой. Могли бы проходить и вёрст сорок за день. Но с Тамарой я не хотел таких испытаний на грани физических возможностей даже для здоровых мужиков. Поэтому мы с Бахадуром ориентировались на неё. Как только понимали, что царица устала, тут же останавливались. Даже, если она убеждала нас, что нам показалось и что она способна еще держаться в седле. Она была окружена такой заботой, что иногда жаловалась на то, что мы ей ничего не позволяем делать. Но я любил Тамару и боготворил её. Бахадур боготворил по-своему. По-иному у нас не получалось. Единственное занятие, которое доверялось ей — лечение алжирца. Все остальное, включая даже приготовление еды, мы брали на себя.