Горло пересохло, я ужасно хочу пить. И наконец-то смогла открыть глаза. Хаос продолжался, но уже в моей голове. Я пыталась вспомнить что же произошло, но увидев измученное лицо мамы, плачущей сидя в кресле рядом с больничной койкой все вопросы отошли на второй план.
- Мам? - позвала я сухим голосом.
Она подняла голову, и подсела ближе ко мне, на ходу вытирая с лица слёзы.
- Да, милая...
Я заплакала вместе с ней. Поднеся руки с лицу спрятала глаза в ладони.
- Хочешь воды или что-нибудь другое? - мягко спросила она.
Я кивнула головой, через минуту она уже помогла мне приподняться и выпить воды.
Сделав пару глотков, откинулась обратно на подушку.
- Где папа? - тихо спросила я, хоть и боялась услышать ответ.
Я боялась услышать, что он сейчас придёт. Боялась предстоящего с ним разговора. Но ещё больше меня пугало то, что всё то, что мне мерещилось в обмороке правда и с ним тоже что-то произошло.
- Папа... - голос ее оборвался, она тяжело вздохрула, - папа скоро подойдёт.
Не знаю, врёт она или говорит правду, но лучше мне от этого не становится.
- Прости меня, мам... Я так виновата...
Мне хотелось плакать во весь голос, завывая как одинокий волк. Но с другой стороны, я пока ещё даже не знаю точно что со мной. Мама гладила меня нежно по голове и молчала. Но в глазах ее было столько грусти, причина которой была я.
Я всегда заставляла ее волноваться, каждый новый раз пуще прежнего.
Никогда себе этого не прощу.
***
Прошло несколько часов когда к нам в палату зашёл врач. К тому времени я поняла, что не чувствую левую ногу, потому что никак не могла заставить ее пошевелиться. Руки и голова были целы.
- Ну, как себя чувствует наша птичка? - спросил он.
Я сразу подумал что чувство юмора у этого доктора полная задница, надеюсь что врач из него вышел получше. Дяденька лет 60-ти, с почти лысой головой. Седой, с толстыми очками, и небольшим животом. Запросто сошёл бы за клоуна, если надеть на него красный нос.
- Отлично, только кажется крылышки немного барахлят, - ответила я в тон ему.
- Вижу чувство юмора у вас падение не отбило, - одобрительно кивнул он. - Ну что же, теперь давайте серьёзно. Барышня, к сожалению вынужден сообщить, что вы сильно повредили позвоночник. Думаю вы это уже поняли, но спросить обязан, - он положил руку на мою правую ногу и спросил, - чувствуете?
- Да, - коротко ответила я.
- А здесь? - он потрепал колено и снова подтвердила. Затем он опустился к щиколотке и пальцам ног. - Отлично, а теперь давайте посмотрим другую ногу, - и он проделал тоже самое с левой ногой, но на ней я нигде не почувствовала его руки.
Он нахмурил брови, а я испугалась. Что это значит? Если одна нога не функционирует, я... Я теперь инвалид!?
- Скажите честно, доктор, сколько мне осталось? - я почему-то подумала, что это конец.
- Ну что вы, лапушка, - добродушно ответил доктор, - и не таких обратно в небо поднимали! Необходимо несколько операций, точнее скажу уже после мрт, но к сожалению, в России вам не помогут. Невооружённым глазом видно, что необходима помощь высококвалифицированных докторов. А это уже Германия, Израиль...
После слова "Германия" я уже не слышала о чем он дальше говорит. Это как если бы перед разъяреным быком помахали красной тряпкой.
- Нет! Никаких операций, никакой Германии! - слишком звонко произнесла я.
- Анаит, не спорь с врачом, - настойчиво попросила мама.
- Они ничего не умеют, мам. Они убьют и меня тоже. Я не хочу, не хочу...
У меня началась настоящая истерика. Я стала обвинять ни в чем неповинново доктора, кричала что все доктора убийцы, что они ничего не могут кроме как калечить и убивать людей. Не знаю как долго это бы длилось, если бы не укол который кое как сделала медсестра.
Я провалилась в сон ненавидя весь мир, проклиная белый свет и даже Господа Бога обвиняя в несправедливости.
***
Глава 6
Это состояние вынужденного сна в которое они меня насильно вгоняют, чтобы успокоить, казалось ещё сложнее реальности. Вместо того, чтобы дать мне высказаться, вдоволь оплакать угробленое своими же руками будущее, они колят мне успокоительное. В итоге я слышу, а иногда и вижу что происходит вокруг, но сил что либо изменить нет. Мне понадобилось четыре дня внутренней истерики, чтобы проснувшись в очередной раз от тяжелого сна первым делом произнести: "Я больше не буду плакать, - завидев беспокойство в глазах мамы, - пожалуйста, не позволяй им больше лишать меня рассудка".