- Миша, ты что? - озабоченно спрашивал меня Иван.
- Да я так, ничего, задумался.
- Помоги Сашу уложить на лыжи, в деревне его похороним…
Связав лыжи парашютной стропой, положили на них тело друга повезли в деревню. Сержант с Иваном тянули лыжи за стропу, я подталкивал лыжными палками. Мне хорошо было видно побелевшее лицо друга. Только теперь увидел, какие красивые были у него брови и длинные, загнутые ресницы.
Прошли метров пятьсот.
- Отдохнем немножко, - предложил я.
Останавливались не раз. Разговаривать никому не хотелось.
Когда наш печальный кортеж въехал в деревню, мало кто обратил на нас внимание. Смерть стала обыденной. Для Виктора, как комсорга взвода, тяжелая выпала миссия: при общем молчании (перед тем как опустить тело в воронку от бомбы), расстегнув на Саше десантную куртку, он достал его комсомольский билет и также молча передал его комиссару Васильеву. Так делалось всегда. Тот положил билет в планшет, взял под козырек и застыл по стойке «смирно». И так стоял до тех пор, пока над прахом погибшего последним надгробным словом не прогремел наш ружейный салют. Неподкупно смелый, готовый для друга на все, даже жизнь свою не пожалевший, Саша остался в моей памяти навсегда. Гибель друга явилась первой потерей нашего «броневого» отделения, как в шутку называли его десантники.
Добрый наш друг словно предчувствовал несчастье, когда на аэродроме в Раменском предложил дать клятву молчания. И вот непоправимое свершилось. Он ушел из жизни в свои неполные двадцать лет, чтобы могли жить другие. Тяжелым и грустным был этот день для нас» его друзей.
Когда пришли на КП, здесь обо всем уже знали.
Понимая наше состояние, младший лейтенант Цветков ни о чем не расспрашивал, разрешил нам вернуться на свои места.
- Климачев, останься! Тебе надлежит в штаб батальона явиться, связным будешь,- остановил его комвзвода.
Иван остался, проводив нас печальным взглядом. Сержант тоже задержался на КП.
- Вот и не стало Сашки Агафонова, а сколько еще продлится война, неизвестно,- разговаривал сам с собой шедший за мною Виктор. Ему хотелось отвлечься от тяжелых дум и вызвать меня на разговор, но мне ничего не шло в голову.
Добравшись до танка, мы подлезли под него и молча улеглись со своими мыслями и думами.
Через три дня после гибели Саши ротный приказал нам с Виктором перебраться с пулеметом в самый ближний к фрицам конец траншеи, где был сооружен «блиндаж» из досок и снега, с амбразурой для пулемета. Блиндаж был на плохом счету. Дня не проходило, чтобы здесь кто-нибудь из десантников не был ранен или убит.
На новом месте мы расположились по-хозяйски: установили пулемет, разложили диски, гранаты. Все ничего было бы, вот только соседи смущали. У стенок блиндажа и в траншее лежали уложенные друг на друга трупы фашистов. Они, не в пример живым, не беспокоили нас. В горячие минуты перестрелок мы вообще не замечали их. И все-таки неприятно было.
Перемена «места жительства» не изменила в нашей жизни ничего, разве что возросла опасность попасть под пулю или осколок. Брони над нами теперь не было. Да и с этим можно было бы примириться, если бы не появившийся у фашистов снайпер. Его мишенью было сердце. Стоило приподняться над траншеей, как тут же раздавался выстрел. Так был убит Ваня Климачев.
Рано утром (не помню, на какой день после новоселья) я встретил его у ручья, куда спустился помыть руки. Утро было по-весеннему солнечное, с запахами южного ветра. И ручей журчал как-то по-особенному, словно радовался наступающей весне и теплу.
Иван шел на КП с пакетом из штаба. Поздоровался, спросил:
- Как вы тут с Витькой? Все бока, наверно, под танком пролежали?
- Нас давно уже в самый ближний к фрицам блиндаж передвинули. Теперь до них - один бросок гранаты.
Увидев торчащую из кармана моей куртки рукоятку гранаты, Иван, о чем-то вспомнив, полез в карман своей куртки.
- Возьми вот, с Витей пожуйте, сушеные грибы,- протянул он мне несколько черных шляпок с ладонь величиной.
Я недоверчиво уставился на них.
- Бери, чего смотришь? Не отравишься, сам ел.
- Ваня, ты теперь поближе к начальству, ничего там не слышно о фронтальном наступлении наших?
- Начштаба и день, и ночь над картой сидит, что-то все линейкой измеряет и шепотом ругается.
И заторопился:
- Разговорился я с тобой…
- Будь осторожен - у фрицев снайпер появился,- предупредил я его.
- Обо мне, Миша, не беспокойся. Себя береги! Не забывай, что Мария Васильевна сказала! На после победы жизнь пригодится, - непохоже на себя, с какой-то непонятной затаенной грустью, ответил он, словно собирался расстаться .со мной, скоро и навсегда.