Андрей Троицкий
Прыжок в темноту
Глава первая
Вспыхнули красные стоп-сигналы автозака «ЗИЛ», машина остановилась у семафора перед железнодорожными путями и опущенным шлагбаумом. Лейтенант ФСБ Олег Решкин, сидевший на заднем сидении «Волги», следовавшей за грузовиком, вытащил из внутреннего кармана носовой платок и промокнул влажный лоб. Двенадцатый час ночи вечера, а изнуряющий зной, висевший над городом весь день, кажется, не пошел на убыль. Впереди такая же жаркая ночь.
На вокзале Решкин сдаст задержанного оперативникам из центрального аппарата ФСБ. И гражданин, закованный в наручники, называющий себя Николаем Николаевичем Марковым, предпринимателем, бездетным неженатым мужчиной тридцати восьми лет от роду покатит в столицу на фирменном поезде «Краснодар – Москва». В соседних купе пассажиров не окажется, их двери будут заперты проводником. Еще два опера станут посменно дежурить за дверью, наблюдать за пассажирами, сообщая старшему группы о подозрительных типах, снующих по коридору поезда. Меры безопасности, которые непосвященному человеку покажутся лишними, нужны для того, чтобы господин Марков добрался до столицы живым. В Москве, когда поток пассажиров схлынет, и опустевший поезд подадут на запасные пути, к вагону подгонят фургон с конвоем, который и доставит Маркова в Лефортовский следственный изолятор.
Решкин снова промокнул лоб платком. Наверное, виной всему эта проклятая жара, неподвижный застоявшийся воздух и чувство близкой опасности, появившееся неизвестно откуда. Это чувство словно соткалось из мрака южной ночи, намертво прилепилось к сердцу и больше не отпускало.
На заднем сидение «Волги» рядом с Решкиным устроился младший лейтенант Олег Чекалов, молодой оперативник из местного управления ФСБ. Худой белобрысый малый, одетый в недорогой костюм и клетчатую рубашку, он производит впечатление образцового институтского аспиранта, любимца кафедры, выбравшего для кандидатской диссертации какую-нибудь захватывающую человеческое воображение тему. Например, «Роль дождевых червей в процессах теплообмена верхнего слоя почвы». Чекалов часто смаргивал веками, высовывал изо рта кончик языка и слизывал с верхней губы капельки пота, коленями он сжимал ствольную коробку автомата Калашникова, стоявшего между ног. Беспокойными руками принимался теребить автоматный ремень, но бросал это дело и барабанил пальцами по костяным коленкам, вывивая глухой неприятный звук. Кажется, стучат молотком по крышке гроба.
Решкин подумал, что Чекалов слишком напряжен, его страхи, как дурная болезнь, передаются окружающим людям. Водитель «Волги», немолодой дядька, заскрипев креслом, вытащил сигареты и, прикрыв дверцу, выдул из себя густую струю табачного дыма. Где-то справа засвистел, приближаясь к переезду, локомотив, уходивший от станции. Через пару минут по стыкам рельс застучали колеса товарняка. Чтобы отвлечься, Решкин принялся считать вагоны, но быстро сбился. Состав оказался длинным, следом за вагонами пошли цистерны с топливом, за ними платформы с гравием и песком.
– Долго еще до вокзала? – спросил Решкин.
– Это как поедем, – уклончиво ответил водитель, которого тянуло на долгий обстоятельный разговор, и пыхнул дымом. – Быстро или медленно. Сам знаешь, центральную улицу перерыли. Поэтому тащимся по окраине. И еще этот переезд… Тут всегда торчишь подолгу. Окажись мы на этом месте минутой раньше, глядишь, проскочили. А теперь…
– Если не будет встречных поездов или пригородных электричек, скоро поедем, – неожиданно вступил в разговор Чекалов. Он говорил высоким петушиным голосом, продолжая терзать автоматный ремень.
Решкин не слушал. Словоохотливость Чекалова выдавала беспокойство. И чего ему тревожиться? Проехаться на казенной машине по родному городу, просто удовольствие, не работа. Но сам Чекалов, попавший на оперативную работу в ФСБ всего пару месяцев назад, наверняка считал эту прогулку важным боевым заданием, чем-то вроде экзамена на профессиональную пригодность. И, облажайся он хотя бы в мелочи, завтра перед строем с него сорвут погоны, сунут в руки полосатый жезл и отправят постовым на самый вонючий городской перекресток, где он, задыхаясь бензиновыми выхлопами, станет махать палкой, регулируя уличное движение.
– Волнуешься? – спросил Решкин.
– Я-то? – Чекалов заерзал на сидении. – Немного есть. Этот Марков, как он себя называет, еще тот фрукт. Не случайно же им заинтересовалась Москва. Правда?
– Пожалуй.
– Следователь прокуратуры провел с Марковым шесть допросов. Я читал протоколы. Сплошное вранье.
– Пожалуйста, прекрати играться с автоматом. Мне только пулевого ранения не хватало на ночь глядя.
– Да, да, – Чекалов скрестил на груди беспокойные руки.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать пять.
– Совсем взрослый мальчик, – ободрил Решкин. – Я тебя старше всего на четыре года. Почти ровесники. Авторитетно заявляю: тебе не о чем беспокойся. Скоро машины будут на товарном дворе вокзала, там клиента с рук на руки передадим московским операм. А ты, сдашь автомат дежурному по оружейной комнате, вернется домой, к жене.
– Я не женат.
– Правда? – почему-то удивился Решкин. – Тогда поздравляю. Значит, мы с тобой состоим в клубе холостяков. Я разведен. И сегодня еще свидание с одной интересной особой… Короче, разговоры о бабах отложим на потом.
Решкин не успел закончить мысль. У будки стрелочника загудел зуммер, старик в черной железнодорожной фуражке выскочил из двери, в след ушедшего состава сделал отмашку красным флажком и снова побежал к будке. Шлагбаум начал подниматься. Автозак, раскачиваясь из стороны в сторону, тронулся с места. Водитель «Волги» выплюнув окурок, захлопнул дверцу, машина перекатила железнодорожные пути и поехала вслед за нещадно пылившим грузовиком.
«ЗИЛ» был таким древним, что место ему на свалке. Видимо, в прежние времена машину использовали для перевозки хлеба или колбасы, но не граждан, чьи интересы вошли в противоречие с законом. Впоследствии эту колымагу приспособили для своих нужд сотрудники следственного изолятора. Фургон обшили листовым железом, покрасили свежей светло зеленой краской, застеклили единственное оконце. Внутреннее помещение надвое разгородили решеткой. Возле задней двери установили мягкое сидение для двух конвоиров. По другую сторону решетки привинтили к полу деревянную скамью без спинки. Подследственным или осужденным не вредно посидеть на жестком. Сейчас в этой раскаленной консервной банке на колесах Марков, закованный в наручники, чувствует себя не лучше, чем в пыточной камере.
В поле зрение ФСБ этот человек попал, можно сказать, случайно. Месяц назад в Краснодаре объявился некто Рамзан Вахаев, человек, объявленный в российский и международный розыск, по сведениям из агентурных источников, причастный к похищениям людей и террористическим актам в сопредельных с Чечней республиках.
Он остановился в частном доме на окраине Краснодара у двоюродной тетки, престарелой бабы, инвалида второй группы по зрению. В местном управлении ФСБ решили пока Рамзана не трогать, по возможности отследить его контакты и связи. За домом стали приглядывать, поставили на прослушку домашний телефон тетки. Первую неделю Рамзан сидел тихо, носа на улицу не высовывал, телефоном не пользовался, гостей не встречал. Оперативники, выбравшие для наблюдения за объектом скобяную лавку на углу улицы, хозяин которой свой человек, видели лишь железные ворота с калиткой, высокий кирпичный забор, за которым просматривалась пыльная листва абрикосовых деревьев и шиферная крыша гаража на две машины. Днем и ночью из-за забора слышался лай спущенных с цепи овчарок.
Рамзан выбрался из своего лежбища на девятый день пребывания в городе. Поймав частную машину, он назвал водителю адрес Центральной гостиницы. В одиннадцать вечера устроился за столиком ночного ресторана на втором этаже, сделал заказ и внимательно выслушал песню про печальную луну, которую с эстрады мурлыкала немолодая певица, облаченная не в концертное платье, а в откровенный купальник бикини, который был маловат женщине на пару размеров. День будничный, посетителей в кабаке немного. Операм, занявшим три столика в разных концах зала, удалось не только внимательно рассмотреть Рамзана, но сделать несколько качественных фотографий. Коротко подстриженные усики, напомаженные до блеска волосы, сшитый на заказ костюм с «искоркой», яркий шелковый галстук с и ботинки с серебряными пряжками. Чеченец, напомаженный, насквозь пропитанный одеколоном, похож на старшего продавца галантерейной лавки.