— Ты не заболела, детка? — заботливо спросила Кэйти. — Ты все еще в поре?
Бекка, чувствуя себя очень неловко, слегка изменила положение на скамейке.
— Все в порядке, — пробормотала она.
Хотя Бекка и была благодарна Кэйти за ее слова, которые избавили ее от собственных пугающих мыслей, но ей все же было неприятно, что та так свободно говорит о состоянии, Которое в лучшем случае можно назвать неудобным, а в худшем — неприятным.
— На этот раз у тебя началось, по-моему, чуть раньше, чем в прошлый, — заметила Селена.
— Селена у нас просто чудо, — сказала презрительным и глухим голосом Тали. — Успевает следить не только за собственной течкой, но и за теми, которые ее вовсе не касаются.
Рэй опять поспешила разрядить напряженную атмосферу в комнате:
— После праздника Окончания Жатвы у девушек нередко наступают сбои. У меня, например, после него все наступило чуть ли не на три месяца позже, но женщины моей фермы сочли это вполне нормальным. Да и мне потом это никаких неприятностей не доставило.
Хэтти качала Шифру на коленях и гладила ей спинку, пока та не срыгнула.
— Ну-ка, Бекка, положи сестренку в колыбель и принеси мне для починки белье Бабы Филы. — Она передала Бекке ребенка и добавила: — Да не задерживайся у нее. На вопросы о празднике отвечай коротко, насколько это позволяет обыкновенная учтивость. Она обо всем и так скоро узнает, когда придет время давать нашим невестам последнее наставление.
— Хорошо, мама. — Бекка отнесла Шифру в большую колыбель, стоявшую у самого камина. Она была рада хотя бы ненадолго оказаться подальше от благожелательной болтовни Рэй о таких стыдных вещах, как течка.
Укладывая девочку, Бекка с наслаждением вдыхала сладкий молочный запах чисто вымытого ребячьего тельца. Она протянула девчушке палец и улыбнулась, почувствовав, как крохотный кулачок крепко сжался вокруг него. Глядя на Шифру, она вслушивалась в то, что говорит ей сердце. А сердце говорило, что замужество может оказаться не такой уж плохой штукой, даже если ее мужем станет не Джеми. Когда она будет невестой и женой, ей уже не придется, войдя в пору, скрываться от мужчин, ощущать дискомфорт и неприятное беспокойное чувство в животе. Наоборот, с благословения Господина нашего Царя, она может понести! Ребенка! Дитя, которое заполнит все ее сердце. Ее сердце. Дитя, которое утишит тоску ее матки.
«Скорее, Джеми, — думала она, как бы надеясь перелить жажду собственной души в душу юноши. — Пожалуйста, мужай скорее, иначе, боюсь, я захочу иметь ребенка… от любого мужчины, раз этот ребенок будет моим… захочу больше, чем хочу тебя самого…»
— Бекка! — Резкий окрик матери вернул Бекку к действительности.
— Бегу, мама, — ответила она и взбежала по лестнице туда, где под самым свесом крыши гнездилась Баба Фила.
Ступеньки ведущей на чердак лестницы теперь были отлично знакомы Бекке. Она наизусть знала, какой писк или скрип издает каждая из них, ибо запомнила это, многократно тайком пробираясь сюда для встречи с безымянной девкой Бабы Филы, чтоб обменяться с ней уроками, согласно их тайному договору.
Голый пол казался босым ногам гладким и уютным, он был отшлифован многими поколениями женщин и детей Праведного Пути до такой степени, что говорить о каких-то щепках или занозах было просто бессмысленно. Бекка подошла к старинной дубовой двери возле самой лестницы и постучала.
— Войди и будь благословенна во имя Господина нашего Царя! — Голос Бабы Филы был скрипуч, но ясен. Услышав его и не видя самой старухи, определить ее истинный возраст было бы невозможно.
Бекка потянула за веревочку щеколды и вошла. Ее ноздри тут же наполнились знакомыми ароматами чердака. Она ощутила запах сухой древесины, хорошо прожаренной летним жарким солнцем, и запах старых книг, исходивший от таинственных ящиков, строгими рядами выстроившихся вдоль стен. Девчонка Бабы Филы уверяла, что даже сама старая карга не знает, что в них лежит, хотя старуха упрямо отказывалась разрешить Кэйти исследовать их содержимое. А еще тут пахло металлом всяких подносов, чаш, прочей утвари, предназначенной для еды, приносимой Бабе Филе. Но ни малейшего признака тухлого запаха испорченной пищи тут не замечалось. И ни крошечкой, ни каплей хорошей свежей еды здесь тоже не пахло.
Пылинки весело танцевали в солнечном луче, пробивавшемся в комнату сквозь единственное окошко, расположенное в треугольной части фронтона большого дома. Много раз Бекка и ее безымянная подруга сиживали у этого окна, пока Баба Фила храпела на своей циновке. Сквозь безупречно чистое стекло можно было видеть передний двор, а дальше открывался широкий вид через поля на запад. Это круглое окошко было двойником другого — в противоположном конце чердака. Его блестящий круг был виден со двора, но изнутри оно было скрыто нагромождением ящиков. Жилое помещение прилегало к небольшой окруженной стенами площадке, на которую выходила лестница.
— Подойди поближе, дитя! — Баба Фила сидела у окна, ее древнее скрюченное тело было втиснуто в деревянную качалку. Бабу укрывали тряпичные одеяла, так что садившееся солнце высвечивало лишь морщинистое лицо, похожее на печеное яблоко, и узловатые пальцы рук. Белая шапочка, напоминавшая скорее чепчик грудного младенца, скрывала то, что еще осталось от ее волос. Вдоль увядших щек свисали завязки.
Бекка повиновалась, присев, как того требовали правила учтивости по отношению к пожилым людям. Потом она огляделась, но прислуги не заметила.
Глаза Бабы Филы насмешливо сверкнули.
— Нет ее! — А когда Бекка удивленно открыла рот, старуха принялась смеяться. Ее смех походил на треск раздавленной ногой яичной скорлупы. — Ах ты, дитя, неужели ты не знаешь, что я обладаю силой, позволяющей мне читать людские умы?
— Я бы сказала, что это скорее чувства, мэм, а не умы, — парировала Бекка, частично вернув самообладание.
— Ты бы сказала? — Вещунья склонила голову набок, и довольная улыбка тронула ее губы. — И была бы совершенно права. У тебя острый взгляд. Он режет как нож — до кости. Нам кое-что известно о костях — тебе и мне, верно? Ну а теперь скажи, куда ушла Марта, и я сделаю тебе славный подарочек, если догадаешься.
— Марта?
Баба Фила вскинула свои холодные, покрытые шишками руки.
— Ах, это еще один секрет, который тебе предстоит хранить, девочка. Я знаю, что ты и без того таскаешь в себе в эти дни столько тайн, что ими можно заполнить всю землю. Да, я назвала ее Мартой, а почему бы и нет? Мы с ней проводим вместе много дней и ночей. Так почему же я должна обращаться с ней, как с животным? Даже старая кобыла мисс Линн, у которой все кости наружу, и та имеет имя. Формально, как того требует обычай, имени у нее нет, как и у всех служанок, которые тут были до нее. Но в память о нашем изгнании я дала ей имя. Раздели эту тайну с нами, дитя, но молчи. То, что мы знаем здесь, умирает сразу за дверью. Ни словечка внизу! — Последняя фраза звучала особенно твердо. В ее значении было невозможно усомниться.
— Я не скажу, клянусь Господином нашим Царем. — Бекка задумчиво погладила подбородок. — Но если ее тут нет, значит, она выполняет очень важное поручение. Может, помои пошла выносить?
Баба Фила раскудахталась и закашлялась.
— Так! Именно так! Я же знаю, что ты умница. Скажи мне, Бекка, это правда — мне ее поведал сквознячок — насчет праздника Окончания Жатвы? Правда, что Эпл, Приска и Сара Джун обручены?
— Да, мэм, в общем, правда.
— А то, что тебя пометил Варак?
Бекка чуть язык себе не прикусила, так она торопилась опровергнуть сказанное.
— Нет, мэм, он сделал предложение только Саре Джун.
— Я говорю не «обручился», а «пометил», девушка! Знаком Христа, сотворенным из земли, и все такое? — Баба Фила изобразила в воздухе крест на лбу Бекки. На этот раз в реакции девушки было больше страха, чем удивления. Вкрадчиво, голосом мягче падающих снежинок Баба Фила задала вопрос: — Ну и что ты теперь думаешь о силах хуторской вещуньи?