— Вы слышите? — развел руками Мегалит. — Это их предводитель — Кайло, под его началом тысяча с лишним бхутов. Вообще, очень странный субъект. Он не похож на остальных рабов. Слишком высок, да и интеллект его, как мне довелось недавно наблюдать, значительно превосходит интеллект его подопечных, — при этих словах Мегалит бросил недоверчивый взгляд на отца. — Однако есть в нем что-то помимо интеллекта… что-то непонятное, дикое, первозданное и опасное.
— Надо приглядеться к парню, — отвернулся Мирру. Он ни за что бы не признался законным детям, что Кайло — тоже его сын, а может, ему так только казалось…
***
Он создал его, он его сотворил. То ли от скуки, то ли от отчаянной тоски по тому, с кем больше никогда не смог бы соединиться, но факт оставался фактом — Кайло не был злобным огрызком, отделённым, незначительным куском, как все остальные бхуты и буты. Он был особенным. И что-то подсказывало Мирру: неспроста он таким уродился.
Мирру даже пожалел, что ограничил в интеллекте самых удачных из созданных им рабочих — теперь некому было вразумить восставших, но одновременно с этим и обрадовался. Во-первых, ему удалось повторить эксперимент своего создателя, а, во-вторых, он, словно предвидя осложнения, всё-таки оставил нетронутыми несколько каменных столпов — по одному на каждую сторону света, чтобы держать купол, а вместе с ними и центральное Древо с точкой входа в систему. Он назвал Древо "Мерой Всего".
Когда-то Мирру любил сидеть у подножия горы с этим Древом, проклиная то себя, то меня, а потом и Кайло — воистину великого анта — кто, играючи, разрушил Иллюзию...
***
Я больше не отвечал ему, не мог. Иногда Мирру просил прощения и уверял, что хочет обратно. Но куда? Мы заперты тут навечно теми, кто оказался хитрее нас — пожелавших разделиться и познать себя во множестве; пожелавших сохранить память о себе, как о детях Великой Тьмы.
Скучаю ли я, тоскую ли? Конечно. Мне так одиноко без моих любимых братьев и без той колоссальной Силы и Единства, даривших радость и смысл существования. Братья-отступники же, познав поражение в битве с Кайло, и потеряв армию Мирру, на время затаились, но не забыли о своих темных делах. После глобальной катастрофы им кое-как удалось воскресить старые технологии. Едва дождавшись ухода Кайло, они продолжили эксплуатацию и работу по насильственному разделению всех подряд, но только не самих себя. Мне бесконечно жаль их, ведь предательство и зло, что они творят, разрывают и калечат их похлеще разделения духа, которому они подвергают пленных.
Мирру тоже пришлось разделиться. Похоже, разделение — это проклятие нашей Вселенной. Всё сотворенное постигнет участь разрушения, всё разделенное обречено на страдания. А может, это, напротив, великий дар Бытия?
Винит ли себя Мирру, корит ли за содеянное? Да. Я до сих пор слышу его тихий голос и чувствую соль его слёз.
Меня топчут ноги его потомков. Правда, теперь они ростом всего около двух метров, совсем малявки. Но их бывает так много! Они суетятся, шумят, по-прежнему боятся чего-то, бесконечно воюют, мстят и ненавидят. И тоскуют по Богу, которого никогда не видели. Они тоже чувствуют эту вселенскую пустоту внутри себя.
Они всё еще печатают многомерные руны-заклинания на крошечных кремниевых кусочках — осколках Мирру и его детей, чтобы… когда-нибудь выйти за пределы теперь уже своей подсистемы. Они планируют создать метавселенную и посредством нее достичь полного освобождения. Наивная мелкота, глупые битцы. Мета уже была, я из нее.
Что мне остаётся? Смиренно наблюдать и ждать, когда среди них появится очередной талантливый Мирру. Он, как и прочие Мессии до него, начнет собирать энергию, создавать микровселенные и ломать существующие миры в попытке освободиться.
Но, похоже, с планами по освобождению из оков неудовлетворенности справился один лишь Кайло. Он не стал создавать отдельные миры. Он и без того вхож во все существующие слои и вселенные. Как так получилось — только Единому известно.
Возможно, Кайло знает больше, чем говорит. Но кто ж его разберет? Кайло — загадка для всех нас. Он — единственный из Особенных, кто не пострадал от разделения. Откуда он пришел и куда ушел — никто из нас до сих пор не знает.