— Рад, еще как рад. Вот только этот Оболенский меня пугает, словно он солдат, прошедший не одно сражение, или сумасшедший психопат, ко всему относящийся равнодушно. Он вообще человек? — это был риторический вопрос, но Самуэль Гаврилович все равно на него ответил.
— На психопата он непохож, но утверждать не буду. Людей сторонится, никого не подпускает в свой внутренний мир, друзей нет, но равнодушным к чужим проблемам я бы его не назвал. Он же пошел в лес, чтобы спасти девушку, рискуя собой, — встал на защиту парня учитель магии, — возможно, он социофоб, но не классический. Точно могу сказать, людей он не боится, просто не любит. Тревоги в нем не чувствую, ему все равно, что про него окружающие подумают. Идеальный, по моему мнению, шпион, не обремененный лишними социальными привязками, из-за которых многие прогорают.
— Значит, присмотрим за ним, возможно, из него и получится неплохой диверсант, попробуй раскрыть в нем дар. Погоняй столько, сколько потребуется, — начальник улыбнулся, беда чудом обошла стороной. Закрыв за другом дверь, теперь уже решил немного себе плеснуть для поднятия тонуса. Предстояло еще разгрести последствия чрезвычайного происшествия.
Первыми прибыл следственный комитет, вошедший в кабинет начальника, как к себе домой, без оповещения и стука. Они сразу же приступили к допросу, не реагируя даже на то, что неприятная ситуация завершилась и пропавшие ученики вернулись в училище. Следователи были похожи на бульдогов, которым дали отмашку фас, и не собирались сворачивать свою деятельность. Пришлось Ивану Гелиевичу долго давать показания, с трудом подавляя агрессию. Когда все формуляры были заполнены, один из комитета достал две папки с личными делами учеников и бросил их на стол перед начальником.
— Вам велено ознакомиться, но под грифом конфиденциально. Никому информацию из этих дел вы не имеете права рассказывать, — начальник знал, что такое конфиденциальность, и глядя на две разные папки, догадался, что в них не будет ничего хорошего. Он кивнул, глядя, как дверь за комитетом захлопнулась. Сейчас эти верные псы империи начнут рыть носом землю, и многое могут обнаружить. Стул под начальником снова начал раскачиваться, любой новый промах мог сильно отразиться на репутации.
Он перевел взгляд на две лежащие папки на столе. Одна была тонкой, на ней стояла фамилия Клавдии, однако знакомая, Ефимовская. У начальника задергался глаз, здесь девушка училась под иной фамилией и не была дворянского происхождения. Но переведя взгляд на пухлую папку Оболенского, он вообще сглотнул, понимая, что секреты этого могущественного рода узнавать совершенно не хочется. Но, как начальник, он нес ответственность за своих учеников и должен был знать, с кем ему предстоит иметь дело. Начал он с нижнего семейного белья девушки, догадавшись, что она внебрачная дочь графа Ефимовского. А ее получается брат учится в одной группе с Оболенским. Клубок связей ребят начинал запутываться, сейчас уже все казалось непростым совпадением. Изучив тонкую папку, отложил ее в сторону. Все было банально, интрига молодости. Пододвинул пухлую папку, открыв, стал читать. И чем дальше он погружался, тем сильнее Коневу все не нравилось. Оболенский с самого детства был темной лошадкой, выросшим без матери под гнетом властного отца и сменявшихся, как перчатки, мачех. Много странных инцидентов происходило с самого детства вокруг Оболенского, словно он притягивал к себе неприятности. Случались и пропажи парня, видно, пытался сбежать от отца, и попытки суицида, и даже лечение в психиатрической больнице. Вот только диагноз парня стоял под вопросом, сам профессор психиатрии сомневался в определении. То ли социофоб, с признаками социопата. То ли социопат, с признаками ПТСР (Посттравматическое стрессовое расстройство). Его клали в лечебницу для душевных больных целых три раза. И каждый раз пациент вел себя иначе, словно менялась его личность и сама болезнь. К ребенку был применен гипноз, при помощи которого заблокировали часть травмирующих воспоминаний и рекомендовали не провоцировать на сильный стресс.
— Мда, а вчерашний бой с монстром входит в разряд сильного душевного потрясения? — сам себе задал начальник вопрос. Но чем дальше он вникал в жизнь парня, тем выше поднимались брови. Повидавший многое Иван Гелиевич не знал, как к этой информации относиться. А еще почувствовал, что взял к себе в ученики бомбу замедленного действия, которая неизвестно, когда может рвануть.
— Может, и не надо в нем открывать пресловутый дар? Ему бы уйти от отца и зажить жизнью простого обывателя, — начальник сочувствовал бедному пареньку и теперь не знал, как тому помочь, ведь уже дал обещание старшему Оболенскому…