Я подумал о Томке. Та бы кровью харкала, но со службы не ушла!
— Не померла бы, — нахмурилась Лера. — Но не будем про это. Хорошо? У меня все отлично. Прекрасный сын. Муж настоящий. И работа замечательная. Меня в институте любят...
— Еще бы...
А то я готов был расхлюпаться и предложить, чтоб она сидела у меня дома и надевала сапоги и свитера только для меня.
Мы добрались до автобуса и благополучно приземлились на втором этаже ресторана, к которому я уже начал привыкать, как интеллигентные пьяницы к коньяку. Но, когда рассчитался с официантом, заметил, что в кошельке всего одна красная. За углом из переговорной позвонил профессору.
— Телеграфом, и сколько можете! — бухнул с инфантильным нахальством.
— Что произошло? — полюбопытствовал профессор.
— Тщетные усилия любви.
— Как знаете... Выслать недолго, но ведь вы отправились за будущим, а катитесь в прошлое.
Любил старикан говорить красиво!
Назад шли пешком. Стало скользко. Мы поминутно целовались, но с опаской, словно от поцелуев могли родиться дети.
11
На другой день решил: баста! Пытался работать, но снова что-то стряслось с глазами. Я глядел на картон с бурым забором и уже не находил в нем никаких изъянов. Наконец влез на подоконник и стал рисовать деревья, в основном ветки, как они выползают из стволов, вьются, вылезая друг из друга. Такие рисунки после попоек возвращали глазу остроту. Сегодня не помогало.
Лера постучалась в коттедж, сняла пальто, но села поодаль.
— Понимаешь... не могу... Знаю, мучаю тебя, а не могу... Не сердись...
— Ладно.
— У тебя блажь, а у меня серьезно...
— А серьезное и настоящее — одно и то же?
Она покраснела и отвернулась.
— Не злись, — сказал я. — Завтра уеду. У меня сплошной швах.
— Что ты? У тебя все замечательно. Ты прекрасный художник. Не уезжай. — Она взяла мою руку. — Я бы хотела тебе помочь... Но не могу вот так... на день, на неделю...
— Уеду. Мне работать надо. Каждый день и помногу. Я еще ни черта не сделал.
— Бедный... Я тебе мешаю, а хотела наоборот. Что еще нам делать, как не помогать вам?
— Не знаю... У вас много дел.
— Все остальные — неважные. Неужели не понимаешь?..
ПЕРЕД ЯКУТИЕЙ
1
В общем, я уехал. Поездом. На самолет не хватило. Но все дни на взморье, все походы в ресторан, пьянки в главном корпусе и в моем коттедже помню отчетливо, почти по минутам. Нравилось на нее смотреть.
— Классные, — вздыхал, — у тебя ноги. Наверно, самые длинные в городе.
— Не самые... Но, когда на коньках, действительно ужасно длинные.
Никак не мог ее приручить. Сядет рядом, прижмется и тут же отскочит, словно во мне полторы тыщи вольт.
В последний день, придя в ее комнату, решил: кровь из носу, а не отстану. И она сказала:
— Уходи.
Я ушел. А утром, чуть свет, уехал.
2
Вике и ее мужу еще не обрыдла загородная идиллия, и я ночевал то у брата, то у профессора. Писать было негде. Игнатий в свою мастерскую не пускал, а, едва я начинал канючить, откидывал мне четвертную. Томке я, разумеется, не звонил, но однажды, не выдержав, поинтересовался у профессора, как Васькины дела.
— Простили. Переводы снова печатают.
— Жена не бросила?
— С какой стати?! — Профессор воззрился на меня так, что я готов был поклясться: знает!
А с Лерой у нас начался телефонный крутеж. Надравшись, я позвонил в пансионат из мастерской Игнатия. Ее подозвали. Потом она вернулась в город, и я стал звонить ей в институт. Больше минуты говорить со мной не могла и только интересовалась, откуда звоню и какая в Москве погода. Вскоре на Ленькин адрес пришла вложенная в конверт открытка с изображением нашего ресторана. Перед моим именем стояло «милый».
«Совсем разучилась писать письма. Привыкла постоянно держать себя в узде и объясняться с помощью безлично-вежливых оборотов; обыкновенные человеческие слова куда-то подевались.
Я бесконечно счастлива тем, что было на взморье (помнишь, как внезапно наступила зима!), и даже той оборванности, которая позволила до сих пор сохранить ощущение первоначальной радости узнавания.
(«Ну и ну», — покрутил я носом.)
Сейчас живу ужасно суматошно; масса каких-то мелочей, ненужных, бестолковых дел; это как паутина, от которой, кажется, никогда не избавлюсь. Как настроение? Пиши мне по институтскому адресу. Л.»
Профессор снова продал пару моих картин. Я позвонил ей и сказал, что завтра прилечу часа на два, пообедаем и махну назад. Она обрадовалась.
Я подъехал к институту.
— В ресторан, — спросил, — или другие идеи?