— Они рехнулись? У них хоть есть сменная одежда? Вон, какие мокрые уже.
Я подхожу ближе к перилам, облокотившись на них руками, как же поступает Рид, и мы обе наблюдаем за игрой парней, которые давно сняли с себя кофты, носясь в одних футболках. Их обувь наверняка уже промокла, джинсы все в снегу, но, чувство такое, будто они не ощущают холод. Их щеки горят румяным, а пар обильно льется изо рта. Смеются. Переговариваются, ставят друг другу подножки. Территория огорожена высоким забором, за которым ровной стеной стоят деревья, так что чувство безопасности поселяется в моей груди. Расслабленно смотрю на парней, выглядящих такими беззаботными. Как дети. Нормальные дети.
— Во дают, — не прекращает ругать их Джейн. — Точно рехнулись, — но сама начинает улыбаться, когда Пози ставит подножку Дилану, и тот садится на снег, тут же вскочив с веселой руганью о том, что «черт возьми, холодно», после чего вновь бежит за Тайлером, который бьет по мячу, надеясь попасть в ворота — два параллельных сугроба, но промахивается.
Я улыбаюсь, поднося ладони к губам, чтобы согреть паром. Перевожу взгляд на Рид, в её глазах мерцает знакомый озорной огонек, а широкая улыбка постоянно то пропадает, то появляется вновь.
— Тебе уже легче? — спрашиваю, плечом прижавшись к подруге, которая смотрит на меня, моргая:
— Ты о Тайлере? — шепчет тихо, боясь, что эти два взрослых ребенка способны оторваться от игры и услышать нас. Кажется, в данный момент мы их вовсе не интересуем. Киваю головой, изредка поглядывая в сторону Дилана, который хлопает Пози по плечу, что-то говоря, и тот смеется, начиная кулаком ворошить его волосы. Так Тайлер делал ему раньше.
— Я правда слишком много думаю о нем, мучаюсь от дискомфорта, когда он рядом, но эти ощущения не отталкивают меня от него. Подсознательно понимаю, что он — хороший человек, и ему можно доверять, просто… — Рид покачивается с пятки на носок, мнется, говоря об этом, и я хмурюсь, вдруг шепча, хотя подобное лучше держать в себе:
— Может, он тебе нравится?
Девушка замирает, продолжая смотреть перед собой, и я прикусываю язык, мысленно ругая себя за то, что не умею вовремя остановиться, но мне нужно дать ей хотя бы подсказку, направление, в сторону чего ей стоит двигаться. Рид моргает медленно, дышит тихо. Её молчание затягивается, а задумчивый вид заставляет напрячься сильнее. Точно сказала лишнего. Черт.
— Пойду, принесу нам чай, — говорю, поспешно покидая террасу, и возвращаюсь в коридор, прикрывая за собой дверь осторожно, до щелчка. Оглядываюсь, видя, как Джейн продолжает стоять ровно, не меняя положение. Она задумалась над моими словами?
Вздыхаю, потирая веки, и шагаю по паркету вперед, обратно к кухне. Мне нравится общий интерьер дома, хоть он и в темных тонах, но выглядит все строго, благородно, как любила моя бабушка. Этот особняк чем-то похож на дом семьи Добрев. Семьи. Добрев. Мне до сих пор с трудом верится в то, что моя бабушка прожила несколько веков. Это в голове не укладывается. Невозможно. Но подобное многое объясняет. Моя бабушка научилась жить. За столько лет её взгляды поменялись, поэтому она решила сражаться с Психеей. Она умерла от сердечного приступа. Вот, что сказала мне мать, но правда ли это? Моя бабушка, по словам Марии, только собиралась провести обряд, чтобы разорвать узы между кулоном и Психеей. Кто-то явно знал о её замыслах. Они убили её? Секрет знала лишь бабушка. Только она поняла, как оборвать связь, и что нам делать теперь? Теперь, когда даже Мария заявляет, что скоро Они придут и за ней, ведь она не станет убивать свою жертву. Что нам делать? Скрываться здесь? Им нужна я, носитель, чтобы закончить обряд, получается, пока я не попаду Им в руки, Они ничего не смогут сделать? И сколько времени нам придется торчать здесь? А что, если после смерти Марии, этот дом уже не будет безопасным? Столько вопросов сейчас наваливаются, мешая мне сосредоточиться хотя бы на одном. Это сложно для моего понимания. Шансы узнать, кто следующая жертва, нулевые. Плюс ко всему я ещё узнаю от совершенно чужого для меня человека, что у меня была сестра-близнец. Она была жертвой-взносом. Уверена, Психея заняла её тело, когда она была ещё ребенком. То существо, что мы выпустили из комнаты. Это Психея в теле моей сестры? А та девочка с зашитым ртом — это…
Шепот.
Застываю на месте, резко повернув голову. Шепот слишком тихий, он эхом пронизывает стены, проникает сквозь кожу, забираясь в голову, заполоняя её. Хмурюсь, поднимая взгляд на лестницу, что ведет на второй этаж. Не слышу голосов Карин и Коди, которые разговаривают на кухне, и медленно шагаю к ступенькам, не веря. Мария сказала, что Они не могут пробраться сюда, тогда, кто это? Поднимаюсь наверх, вглядываясь в полумрак, стоящий в коридорах, но он совсем не напрягает меня. Скорее наоборот приветствует, словно я являюсь его неотъемлемой частью. Я — его создание. Шепот, состоящий из детских голосов, настолько знакомых, что на глаза невольно наворачиваются слезы от приятной ностальгии. Приятной? Я сошла с ума? Откуда вдруг во мне рождается эта любовь? Что за резкое чувство родного и близкого? Понятия не имею, как я различаю, откуда именно льется шепот. Быстро дышу, не оглядываясь, и спешу по коридору второго этажа к дальней лестнице, что круто поднимается вверх. Чердак. Сердце в груди больно скачет, когда детский шепот сменяется таким же легким хихиканьем, смехом, и тот не пугает меня, поэтому не бегу прочь, а лишь замедляюсь, осторожно поднимаясь вверх. Никакие тени не мелькают перед глазами, когда ладонью касаюсь ручки двери. К слову, значительно небольшой, словно она не была предназначена для взрослых.
Я точно помню, что была здесь.
Дергаю ручку. Дверь открывается с громким скрипом. Кажется, с потолка полетела пыль. Мария явно не часто заходит сюда, чтобы убраться, а, может, вовсе не подходит к чердаку. Заглядываю внутрь, поражаясь тому беспорядку, что царит в помещении. Сквозь пыльное окно сюда проникает бледный свет, и мне удается разглядеть увидеть старые игрушки, одежду, предметы быта неизвестной давности. Приходится нагнуться, чтобы пройти через дверь. Шепот резко прекращается, и я обеспокоенно оглядываюсь, боясь, что потеряла связь с ними. Но моя тревога резко испаряется. Буквально за мгновение, как мой взгляд натыкается на бледные, неживые лица детей в оборванных обносках, что стоят молча у дальней стены, рядом с грудой Богом забытых вещей. Замираю на пару секунд, после чего всё-таки заставляю себя выпрямиться. Всем телом поворачиваюсь к детям, которые молча смотрят на меня своими стеклянными глазами, словно ждут чего-то. Их лица не изуродованы, поэтому от ужаса мне не хочется закрыть глаза. Наоборот продолжаю поддерживать зрительный контакт, хотя чувствую, как тревога возвращается в тяжелое тело. Дети моргают, не шевелятся. Они не дышат. Им не требуется воздух для жизни. Они мертвы. У меня не хватает смелости сосчитать их, но я уверена, что это воспитанники моей бабушки. Хотя бы их часть точно. Мой взгляд не долго исследует их, ведь там стоит Она. Девочка в белом потрепанном кружевном платье с воротом. Изуродованное лицо с зашитым ртом. Она смотрит на меня, стоя практически в центре кучки детишек, которые не выявляют своего страха перед ней, значит, они её не боятся? И мне не стоит переживать? Её волосы разбросаны по плечам, скрывают часть лица. Я глубоко дышу, проглатывая сомнения, и делаю один шаг вперед, слегка наклонив голову набок, чтобы лучше разглядеть девочку:
— Ты… — шепчу губами, и ребенок слегка наклоняет лицо, сделав такой же короткий шаг в мою сторону. Хмурю брови, сощурив веки. Ещё шаг. Она повторяет. Стоп. Я уверена.
— Ты моя сестра? — проглатываю половину слов, видя, как она пытается пошевелить зашитыми губами, тихо промычав в ответ. Дети продолжают стоять молча, не шевелясь, пока я смелюсь подходить ближе, как и девочка, которая повторяет все мои движения, даже моргания век. Чувствую, как в горле все сохнет, как сердце медленно бьется в груди, хотя должно быть наоборот. Я должна бояться, должна бежать, но это чертово ощущение тепла не дает мне развернуться и унести свои ноги прочь. Понимаю, что подхожу слишком близко, но лучше разглядеть лицо девочки не выходит, поэтому опускаюсь на одно колено, затем вовсе сев на оба. Девочка не повторяет за мной, только прекращает идти, встав в шаге от меня. Разглядываю её синее лицо. Оно так изуродовано, что никак не могу признать в нем себя. если мы — близнецы, то мы должны быть похожи. Но этого я не вижу.