Смех в спальне стихает, ровно, как и улыбка почему-то спадает с лица парнишки. Он смотрит на новые кадры репортеров, которые смогли пробраться на территорию заброшенной парковки и заснять несколько выпотрошенных или просто с перерезанными глотками полицейских. Это не вызывает в Дайли дрожи или опасности, только легкую досаду и портит настроение. Ночь прекрасна, гром и молнии так дополняли их вечер, а вот Правитель кажется вышел на новый уровень. Массовое жестокое, без право на жизнь... Что он хотел этим показать? Ведь вроде как не его стиль...
— Спешил… — тихо говорит Кай, прищурено наблюдая за репортажем.
— Что? Почему? — Дайли плюет на репортаж и вновь поворачивается к любимому, заглядывая в глаза и не понимая, почему Правитель спешил, почему Кай сделал именно такие выводы.
Но мужчина лишь отвлекается от репортажа, совсем убавляет звук и обращает всё свое внимание на парнишку, не желая ему сейчас как-либо портить настроение и рассказывать свои догадки. Однако у него что-то не складывается в голове. Почерк вновь не тот...
— Ничего страшного, лишь ебнутый Правитель решил поиграть не на своей территории. Забудь, — тихо шепчет Кай, ласково поглаживая взбудораженного мелкого по волосам.
Темноволосый отвлекает мальчишку, вновь легко целует, уводит его мысли в другое направление и понимает, как удачно и романтично для них начавшаяся гроза и с ливнем. Так ведь намного лучше, и новые сексуальные крики подростка точно никто не услышит. А вот то что криков и стонов будет предостаточно до самого утра Кай планирует наверняка.
Бесится, бесится, так нервно покручивая нож в руке и почти не сдерживая злой рык.
А он бесится вволю, как только возвращается, бесится от невезения, от того, что мальчишка, всё-таки тот самый его лакомый мальчик сбежал, тот самый альбинос, бесится из-за дождя и как только ему приходят новые сводки.
Мальчишка, прикованный спицами, кричит недолго, ровно до того момента пока Правитель не слышит настоящие новости и в порыве бессильной ярости протыкает несколькими спицами сердце несчастного. Ему плевать и член даже на это не встает. А вот звук он прибавляет и после этого замирает, видя на экране, как репортеры снимают разрезанных солдатиков-полицейских, которых выносят на носилках или закрывают черными пакетами.
— Это я-то вырезал две группы этих идиотов? — обомлевше шелестит Ро, почти невинно складывая брови домиком и впиваясь взглядом в экран.
Он был там. Он прятал мальчишку.
— Он сука был там! Он опередил меня! Самого меня! — с места летит ноут и разбивается о противоположную стену с попискивающим грохотом, под дикое рычание взбесившегося хозяина.
Как он посмел!? Как только добрался так быстро? Почему? Почему он пришел за этим альбиносом и вновь его спас? Что…
— Прием… — одними губами.
И Правитель через неполную минуту и давящую тишину облегченно вздыхает, понимая всё, складывая пазл с самого начала и слишком ядовито-сладко улыбаясь. Он знает теперь, что случилось, знает теперь и о настоящей слабости самого Ужаса 604. Вот, кто не давал ему всё это время убить альбиноса. Тот, кто не позволял составить идеальную градиентную композицию! А мальчишка… Мальчишка-то!
Ро усмехается, медленно выдыхает и аккуратно поправляет растрепавшуюся челку. Его план определенно сработал, и он даже узнал намного больше чем требовалось. И вот теперь он знает как действовать. Как уничтожить эту старую дрянь.
Яркая зарница бьет прямо в окно и он ей рад, словно ему дают знак — он на правильном пути. И Правитель воодушевленно вскидывает руки довольно улыбаясь, зная наперед, что действительно сможет уничтожить Ужаса и возвыситься в глазах всего 604 проклятого муравейника.
Жаль только окна в этой комнате звуконепроницаемые и не открываются... Но, у него всегда есть прекрасный балкончик с другой стороны дома! Почему бы не насладиться настоящим бушующим штормом под бокальчик полусладкого Шардоне?
А им наплевательски на грозу, и порывистый ветер гуляет по комнате, раскрывая шире и без того неприкрытые окна... Но плевать же?
Джек тихо стонет и пьяно усмехается, вырывая из длинных чужих пальцев вторую бутылку и наплевав на головокружение делает новый долгий глоток. Виски теперь ему кажется нечто обычным, хоть всё равно и отдает чистейшим спиртом, организм прогрелся, потому он ещё час назад скинул с себя толстовку, а сейчас беззаботно и всё в той же тишине глотает жидкий янтарь и совершенно не против ленивого укуса за плечо.
Его Ужас…
Голова кружится, и Фрост, фыркая себе под нос, вновь упирается лбом в чужую грудь, в тайне или уже нет, черт его разберешь, желая так сильно облизать эту бледную сероватую кожу, такую горячую, бархатистую, слизать кончиком языка всё и опуститься перед ним на колени.
Твою ж…
Фрост закусывает губу, но тут же морщится, недавняя рана опять открывается, и он как идиот не знает что делать с проступающей струйкой крови, поднимая голову и смотря на Блэка расфокусированным взглядом.
Его Ужас охуенен — идеален, и Джек со стоном разрешает схватить не сильно себя за волосы и притянуть ближе. Ведь он всё что угодно разрешит. А мужчина хочет заматериться на мальчишку, глупого, опять в синяках мальчишку, с прокушенной припухлой нижней губой, и опять эта ебучая красная полоска.
Питч цыкает и широким мазком языка слизывает всю кровь, сжимает белые пушистые волосы на затылке сильнее и притягивает ближе, вылизывает так жадно открытую ранку, мешая вкус крови с виски, и сжимая бедро белоснежного другой рукой. Это почти волнительно, и наверное это ещё один изящнейший для него вкус — прохладный крепко-горький алкоголь и теплая соленная кровь, густая, со знакомым будоражащим привкусом металла... Это то, ради чего можно прижать мальчишку ближе, заставляя пересесть к себе на колени и услышать несдержанный тихий всхлип.
Завалить и трахнуть.
Возможная полетевшая мысль, которую он, впрочем, даже не ловит, но знает что она где-то есть в слегка затуманенном сознании. Только вот нихуя сейчас не хочет его трахать. Хочет, но не трахать. Вылизывать, целовать, сжимать ребра до новых синяков и чувствовать острые зубки Фроста у себя на ключицах и шее, — да, однозначно! Потераться друг о друга, имитируя ленивую дрочку на коленях, вылизывать солоноватую кожу и медленно пить виски. Всё это. Но не секс.
И это взаимное: Джек тоже полувозбужден, похныкивает, капризно выгибается, подставляясь под жесткую хватку, но не настаивает на большем. Он только жадно хочет касаний, ему до одури хорошо в сильных руках, и хлестая большими глотками заканчивающийся алкоголь. Он облизывает в который раз губы и задыхается от привкуса собственной крови и чужой слюны, и этого ебучего общего вкуса горького янтаря на губах. Блять.
Беловолосого ведет и он совершенно не против, уже не напуганный чертовым вечером, отпустивший свой страх из-за какого-то там маньяка, и вообще даже бровью не ведущий на молнию, ярко осветившую Север и явно ебнувшую в один из ближайших домов, и на последующий оглушительно раскатистый гром аналогично похрен.
Что-то грохается со шкафа, стоящего рядом с окном, разбиваясь явно чем-то стеклянным по полу, но они лишь не торопясь заканчивают очередной поцелуй и лениво переводят взгляды на разбившуюся кружку, которую Фрост не успел со вчера убрать на кухню. Джек тихо ржет или скорее хрюкает и ему кажется это чем-то пиздец несущественным, он утыкается лицом в грудь мужчины и пьяно соображает, есть ли у них ещё кружки.
Хотя, какая разница?
А молчание так желанно дает свободу, раскрепощает их... И даже оказывается так можно общаться — без единого слова, и обоим нравится. Пусть только сегодня и под бушующую бурю на улице и внутри. Питч ведет пальцами вверх по позвонкам мальчишки и слышит приглушенный довольный стон, усмехается и двумя большими глотками допивает виски, морщась, что две бутылки не хватило и на два часа. А Джек смотрит на вторую откинутую на постель граненую бутыль и слишком уж тяжко вздыхает — ему хочется ещё. Хочется ужраться совсем, в этой поделенной тишине на двоих, в бушующем ртутном шторме проклятого города, в горьком спирте цвета плавленого янтаря и в этих надежных объятьях самого опасного хищника 604.