— Твоя вина, — беззаботно пожимает плечами парнишка и слегка отстраняется, — Тебя никто за язык не тянул, и всё было хорошо, но нет! Тебе нужно, как всегда, одним вопросом всё похерить на корню. Да, твою ж мать, и в этом весь Ужас!..
— Заткнись, Фрост.
— Неа… — Джек игнорирует насколько сильно чужие пальцы впиваются в бока, ровно, как и этот пристальный наигранно-злой взгляд, — Даже и не собираюсь затыкаться. Сам вынудил, сам теперь и затыкай, если конечно сможешь, Ужас.
Парень специально выделяет последнее, с нажимом, с легкой издевкой, однако тему разговора всё же сменяет, ровно, как и свое раздражение из-за ублюдских ненужных вопросов, и теперь вовсю веселится, так нахально улыбаясь и показывая, что ничерта не боится.
— Для того, чтобы ты заткнулся, мне тебя выпотрошить? — жестокое предположение, но явно проигрышное, всё же склоняясь ближе, заглядывая в этот искрящийся ебанутым весельем взгляд. И какого только хуя этот смертник перевернул серьезный разговор в такое придурочное русло? Как, блядь, у него это получается?
— Нет. Лучше… Поцелуй… — сглотнув, требует Фрост, переводя жадный взгляд на губы мужчины. И сразу становится понятно, как ему надоели бессмысленные перепалки.
Как, блядь, им обоим они надоели.
Сука — довольное в мыслях, и Питч исполняет его просьбу, конечно не признаваясь себе, что хочет этого больше мальчишки. С понимающей усмешкой прикасаясь к теплым губам льнущего ближе Джека. И это первое, что ведет к спусковому, а о гребаных ноутбуках и оповещениях можно вновь благополучно забыть и попрощаться минимум на часов двенадцать.
Да и поебать сейчас Ужасу на это. Лишь собственнически обнять белоснежное бедствие, нетерпеливо запуская пальцы в мягкие волосы.
Это то, что и нужно было сделать ещё утром, когда белоснежный сидел на столе с этим непонимающим, растерянным взглядом испуганного зверенка.
Прижать его вплотную сцепляя руки за спиной, как нехуй делать, только этого мало, совсем мизерно, и даже в глазах мальчишки это читается; Ужас лишь недобро усмехается, приподнимает его за талию и усаживает на широкий подоконник. Блеск в чужих серых глазах разгорается сильнее, до одуряющего, словно за раз и в жерло блядского проснувшегося вулкана. Только так и надо, так им и нужно. Совсем бесцеремонно, без человеческих дозволенных и нежных прелюдий, и дергая узкую молнию резко вниз, нагло расстегивая, оголяя эти худые плечи, ключицы, срывая до конца блядскую тряпку с изящного белого тела, на его счастье единственную тряпку.
И белоснежный не промах — не боится, как и всегда, что только раззадоривает. И лишь полуулыбка Джека, обещающая, ликующая, сводит на нет всё что было между ними ранее, и этот взгляд — восхищенный, довольный и в то же время с той самой долей превосходства за которую другого он бы прирезал на месте. Только вот Фросту за такое ничего не будет, и сученыш это знает — в наглую пользуется, чувствует, раздраконивает и в то же время дает повод себя приструнить.
Привилегия на полное право собственничества, чем хищник может воспользоваться в любое время. И пользуется сейчас.
— Ты зарываешься. Забываешь… с кем начал игру, — зловещим шепотом и ставя первую багряную метку на левой ключице, под такой умоляющий мальчишеский стон.
— Уверен? Может, я хочу узнать, кто выиграет в этот раз, Ужас…
Ужас — несдержанным всхлипом, Ужас — хуже контрольного в голову… И, сука, только Фрост может назвать Ужасом так, что невольно выстроенные предупреждающие параллели и запреты осыпаются подобно пеплу выжженного тела. И он именно тем самым хищником — Ужасом — поддается на соблазн девятнадцатилетнего малолетки.
— По грани решил, да? — с неверящей усмешкой, осторожно прикусывая под челюстью.
— Нет, тебя дожидался, чтобы вместе пройти… — искренне, ломаным хриплым голосом, прогибаясь под грубыми прикосновениями своего долгожданного.
Злой рык и парня тотчас хватают за глотку — не так как обычно — злобно, предупреждающе, так, чтоб понял, отступил назад, не испытывал ублюдство своей судьбы. И ебал Блэк благородство и высокие порывы со шпиля 604, не в них дело. А в нем, всё блядь дело в нём — в этом белоснежном сволочёныше, который смотрит смело, жадно, с просьбой, желанием и четким пониманием… Догадливая белоснежная погибель, решившая поиграть в смелого искреннего мальчика.
Ебаный мелкий провокатор. Пройти он захотел, только не знает, к чему это всё приведет.
— Вконец решил ебнуть свою жизнь видимо, раз нихуя не соображаешь о чем просишь!.. — ядовитый шепот, прямо смотря в серые глаза, — Но нет, в этом, сука мелкая, даже не надейся выиграть — подыгрывать не стану.
— Да что ты? — издевкой шипит Фрост, резко, словно кобра в броске, поддаваясь ближе, — Я свою жизнь ебнул уже в тот момент, когда тебя предупредил об облаве, а ты после её окончательно стер из перспектив выживаемого, когда спас! Так что завязывай с бравадами благородного и затащи туда, откуда не возвращаются! — Джек смотрит прямо, выдерживает этот опасный прожигающий взгляд, с несвойственной понимающей усмешкой и решительным настроем дойти до конца.
Туда откуда не возвращаются присвоенные. За ебучую грань. Только не понимает блядь мелкая, что грань эта лезвия, острого такого, смертоносного, и это только первые шаги безболезненные, пока острота лезвия не начинает пропарывать кожу глубже, до мышц, до костей, а вот потом взвоешь, запросишься обратно… Только обратно лишь вперед ногами.
Дурак малолетний, подсевший на адреналин. Хуже — на тебя.
— Нет. И думать забудь, с тебя и нынешнего хватает, смертник. — Питч качает головой с толикой цинизма осматривая парня и оценивая, но на своем решении и на словах Фроста решает больше не заострять внимания, потому что с парнишки действительно и этого хватит. А то что в своей голове, пусть там и остается, ровно, как и желание медленно истлеет. Нехуй.
Приблизиться, цапнуть не сильно за плечо, ключицу, медленно переключиться на шею в синяках и багровых засосах, дернуть несопротивляющееся бедствие ближе и наконец заткнуть новым несдержанным поцелуем, так, чтобы наверняка Фрост забылся, поддался, слишком завелся, чтобы помнить о своем истинном желании. Ведь проще некуда, сука, создавать видимость, что устраивает лишь это. Обоим, блядь, проще.
— Ну уж нет! — Джек едва отталкивает от себя мужчину, хотя проще сказать едва ли отстраняется сам, морщась от сильной хватки на талии, и качает головой, смотря в глаза пока ещё неразозленного хищника, — Нихуя не забуду, и даже не думай сбивать меня! Я блять… Я…
Джек сипит, прерывается от того, что не может досказать, не может сказать все полностью вслух, приглушенно шипит из-за этой ебаной слабости и на миг прикрывает глаза, желая упокоиться, только не помогает, наоборот картинка четкая пред внутренним взором, а сердце колотится бешеным набатом, и сука не только у него. Фрост распахивает глаза и, смотря на мужчину, медленно качает головой. Нет, нынешнего ему уже точно не хватает. Обоим не хватает.
«Ведь, сука… я так хочу полностью! Всего. До конца! Хочу, чтобы присвоил, показал себя, дал мне увидеть… Ну же? Если я ебнулся окончательно и даже в забвенье дрочу на твой образ, то какого хуя скрывать очевидное? Мне же… нужен лишь ты, полностью и без нынешнего «пойдет»! А хуже того, сука ты идеальная, я вижу что хочешь сделать со мной ты… Только во славу своей гордыни или ебанутости запрещаешь, сдерживаешься…»
Сглотнуть, подавить крик, и заглянуть во тьму, только для Фроста тьма сейчас окрашена всеми переливами янтарно-золотого, опасного, хищного, самого дорогого и нужного. Ну блядь, что ещё сделать, чтобы этот индивидуалист принял его?
Так многого прошу? Лишь… всего тебя. И разве в твоих правилах сейчас играть в благородного спасителя невинных? Ты ведь… тот самый хищник, так какого хуя мы все ещё играем по правилам?
— Хищник, да? — настолько насмешливое, злое, с едва сдерживаемым рыком, настолько неожиданно, что до Фроста доходит — последние мысли были нихуя не мысли, а вполне различимый такой шепот сорвавшийся по блядски с губ. И злость граничащая с тем самым запретным в горящих глазах напротив тому подтверждение.