Ещё один заход, грубо двигаясь внутри, давая Фросту почувствовать на что он попал, с многообещающей ухмылкой прижимаясь губами к мокрому виску мальчишки, незаметно целуя, позволяя ему что-то загнано шептать и расцарапывать лопатки. Такой наивный, такой преданный, жаждущий, и равнозначно робкий, уверенный сейчас, что это их единственный раз. Наивный искренний придурок… Несовершенный малолетка, поспоривший с судьбой. И выигравший в тысячный раз. Совершенный белоснежный, чья жизнь теперь в его окровавленных когтях.
И наслаждение самодостаточности по собственным венам, лучшее, нежели засаживать лезвия по рукоятки в отмороженных садистов. Высшая форма удовольствия — принадлежать и присваивать. В его ублюдочном случае второе — присваивать, до конца. И делай, что заблагорассудиться, раз эта белоснежная погибель победила и сорвала глупые надуманные клетки.
Ты ведь не такой. И мальчишка был прав про благородную браваду. А значит, хотел его с самого начала, как увидел, как только вырезал всех и притащил его к себе. Играл просто в «не такого», хотел считать, что прошлое не похерено литрами чужой крови на руках. Но нет — такой, такой самодовольный хищник, полностью утративший понятия глупых людей, и затащивший к себе это глупое белоснежное создание. Жажда ведь по нему была с первых дней, не так ли?..
А Фрост хотел поиграть? Поиграл! Поиграли блядь оба! Проиграли…
Только вот мальчишка всё ещё наивный, испуганный глубоко внутри, думающий стандартными метками…
— Нет, Фрост… — шелестящим шепотом привлекая нужное внимание, проходясь теперь сам ногтями по тонкой коже на спине парнишки, — Не единственный. Только первый, запомни это хорошенько… — обещающе грозно, словно к казни готовит, но довольствуясь тем, как парень захлебывается вскриком и долгим сексуальным стоном следом, понимая полностью к чему эти слова.
И априори такого Джека не хочется отдавать сейчас даже этой смеси эмоций, что читается на красивом лице — собственническая натура поглощает, берет свое, и Блэк нетерпеливо дергает парня к себе, жадно и до конца, срывая с его губ ещё один громкий вскрик.
Блядский мазохист. Убить бы…
Убить? Ухмылка и горящий опасным янтарным взгляд, пожирая изящество под собой. Оверланд хотел понять кто перед ним?.. Не сейчас Ужасу отказывать своему смертнику. А это значит…
Любимые пальцы смыкаются на хрупкой шее сильнее, даря ощущения удушья, и Джек долгожданно улыбается, под личную расписку кровью поддаваясь под грубые толчки и чувствуя бездну за своей спиной. Почти на грани. Вися на волоске, и от этого ведет так, как ни от одного наркотика.
Ведь его держат крепко, жестко, присваивая только себе, сдавливая беззащитное горло, почти перекрывая кислород, и пользуясь нежным бледным телом, вбиваясь сильнее, садистки, с каким-то жестоким собственичеством наклоняя вперед, ближе к краю, так, чтоб чувствовал, что может выпасть, чувствовал эту грань — нить, одну, тонкую, острую, которая может оборваться за считанные мгновения.
«Хочешь понять, насколько моя жизнь по-настоящему тебе принадлежит?! Хочешь? Так — осознавай, любовь моя!»
Фрост с легкой улыбкой абсолютно полностью расслабляется в руках персонального Ужаса, едва вдыхая в последний, кажется, раз и откидывается назад, удерживаемый лишь руками мужчины. На грани четвертого этажа, на грани чернильной пустоши за окном.
И да будет так в его жизни и в его посмертии.
В окне наконец дребезжит ленивый рассвет, непривычно багровый и тяжелый, словно небеса не разрешают лучам солнца осветить подыхающий неоновый город.
А он на столе, теперь не свойственно потерянный, запыхавшийся, весь вымокший и скользкий, с многочисленными следами на теле, его следами, и так похабно смотрящий на хищника из-под полуприкрытых век, хлопая пушистыми ресницами, медленно слизывающий кровь с нижней губы и так же чертовски медленно раздвигая ноги, лежа на столе, так чтобы лучше было видно, что он с ним сделал, сколько следов оставил. Что на внутренней стороне бедер остались белесые скользкие капли, стекающие теперь по краю стола и капающие на пол… Течный, присвоенный, вымотанный, но всё по-прежнему желанный, предлагающий себя и ненасытный. Ни разу не сказавший стоп, ни разу не остановивший, лишь подстегивающий на большее — открытое, недозволенное ебаным смертным, живущем в проклятом 604.
Идеален, сука. Достоин Ужаса… Нет, даже превзошел, что за него требуется дополнительная плата в виде всех, блядь, предыдущих потраченных нервов. Но сука стоит!
Теперь не просто секс с мальчишкой, не так как до этого, а именно как хищник, срываясь на нем так, как всё время того хотелось: взять, выдрать, вылизывая, задавая жесткий ритм, не давая ни времени, ни форы на отдых, заставляя кричать и терять сознание, целовать и почти идентично сходить с ума самому. Брать и давать жизнь в глотке воздуха, и отнимая её же, сжимая пальцы на ребрах и на горле, пережимая трахею; цапануть зубами за плечо до кровавой отметины и вгоняя в послушного мальчишку член до основания, дурея от его слабых криков и стонов, и вовсе не жалея, что порой этот бляденыш бывает настолько настойчивым, добивающимся своего.
Рассвет выцветает, становясь блеклым подобием себя, тускнея и давая городу проснуться в панике от новой крови пролившейся на улицах. Рассвет и начало ничем не отличающегося отравленного дня — едкого и душного, и только под крышей одного из сотни грязно-белых домов, там, на Призрачном Севере, всё по-другому — всё перевернуто. И рассвет по-прежнему отливает кроваво-красным сумраком одержимой зависимости на двоих.
— Считаешь, эта попытка будет провалена?
Он болтает ногами сидя на столе и с теплой улыбкой наблюдает за парнем, который раскладывает продукты совсем рядом, на освобожденную от документов часть столешницы.
— Попытка чего? Того что ты задумал или конечная цель? — хмыкает мужчина, посматривая на любимого мелкого психа.
А темноволосый мальчишка лишь сдувает с глаз челку и призадумывается на пару минут, под шуршания пакетов и жесткого пластика. Кай же всё это время молчит, порой лишь кидая обеспокоенный взгляд на своего забавного волчонка.
— Думаю… Конечная цель. Ведь не проблема начать сейчас, мы даже связались с троицей… Они не против так-то, да и подтянуть, в случае чего, других не составит трудов. У меня ведь талант объединять способных ребят, — мальчишка тянется почти через весь стол к последнему пакету, хотя по правде лишь хочет оказаться ближе к любимому, и Кай это прекрасно понимает, но не возражает от слова совсем.
— А у тебя дар убеждения… — Дайли улыбается, прогибается в пояснице и подтягивается на руках, чтобы дразнящее провести кончиком языка по губам мужчины, — Я уже имел честь в этом убедиться, мой родной.
— Бесенёнок, — Кай восхищен соблазнительным голосом и такой прекрасной гибкостью своего мальчишки и нетерпеливо притягивает его ближе, впрочем, не теряя нить разговора, — Хорошо, пусть будет по-твоему. Но ты уверен? Давай же, подумай, прежде чем мы основательно начнем копать.
— Уверен, любимый, на все сто, из-за…
Дай не заканчивает, потому что мужчина резко притягивает его к себе и нетерпеливо впивается в губы яростным поцелуем. Вот это точно то, что хотят оба и без лишних споров довольствуясь друг другом. Однако, как только они полностью забывают о предстоящем ужине и о своих планах, всклик на ноутбуке прерывает страстные раздевания, и Дайли первый подрывается, рыча разозленным волком.
— Какого хуя? Кто посмел?! — рявкает разозлено парнишка, с силой кликая мышкой и, не подумав, открывая пришедший анонимно файл, так импульсивно, что Кай не успевает его остановить.
— Дай, сволоченыш мелкий! Я ведь просил!
Старший отбирает у мальчишки мышку, но уже поздно, и файл грузится в семи минутное видео, которое открывшись, являет перед озадаченным мальчишкой и взрослым мужчиной необычного вида парня, лет двадцати пяти на вид, достаточно привлекательной внешности и в запоминающимся белом костюме; он сидит в обитом черной кожей кресле и салютует на камеру бокалом вина.