— Питч… — тихим желанным всхлипом.
Нет. Не так.
— Ужас! — взахлеб, выгибаясь назад, давая огладить себя, потереться, и похабно застонать в голос.
Мальчишка… Такой, как всегда, нетерпеливый…. Его. Жмется, задыхается, не то от быстрого перемещения по тоннелям, не то от того, что с ним делают. И Блэку нравится проводить руками по телу, по изгибам, царапать, сжимать, присваивать. Похуй даже где, похуй как и что после подумает о себе же; да и Север — его территория, опустевшая, присвоенная, ровно, как и он присвоенный — белоснежный — его, и только его!
Ужас рычит, несвойственно собственнически, жадно сжимая хрупкое тело и проводя языком по шейным выступающим позвонкам, чувствуя, как мальчишка дрожит в его руках, изгибаясь так, чтобы потереться задницей о его пах. Правильно, так и нужно.
Рык, а пальцы левой руки нетерпеливо скользят вверх, проходят по горлу, по кадыку, вверх, по красным припухлым губам, и Фрост понимает всё сразу, с жарким придыханием приоткрывая рот и вбирая сразу оба — указательный и безымянный. Одно лишь нетерпение, и Питч чувствует, насколько Джека кроет, настолько он уже… течный.
Расстегнуть свободной правой рукой его джинсы и приспустить белье, сразу охватывая член мальчишки и проводя в жестком захвате пару раз по стояку, пачкая руку. Действительно течный, потекший, и несдержанный стон беловолосого подтверждает.
Фрост не выдерживает охуенной такой нагрузки в тактильном ощущении и что с ним творят, лишь толкается в кулак и, в то же время, стараясь потереться о пах мужчины, не замечая своего же глухого капризного хныканья, и самозабвенно посасывает пальцы, обильно смачивая их слюной.
Молодец, умный мальчик, и сосет охуенно, жаль, что только пальцы…
Жаль, что не позволишь ему другого. Ведь, так шлюхи делают, но белоснежный не шлюха — даже не твоя шлюха.
Это единственное, что он не позволит мальчишке, с похуизмом на то, что хочется обоим. Просто без рамок и морали, просто отрицая и не ставя Джека на одну линию с сосущими низкосортными шалавами.
А если сам захочет в будущем? Сам попросит?
Голый, течный, смущенный Фрост на коленях перед тобой, с блестящими от слюны губами, умоляющий дозволить отсосать.
Рычание зверя, взбешенного, раззадоренного, и… Твою ж… Насколько этот сволочной мальчишка охуительно сексуальный, открытый, хрупкий. Хрустальное ломкое изящество и желание в каждом движении белоснежной погибели, а потому нетерпеливо толкнуть его полностью к стене, прижимая почти вплотную, и спустить джинсы вместе с бельем до колен не проблема, вровень надавить на лопатки, заставляя опереться на стену и выгнуться, охуенно так выгнуться, подзадирая край толстовки и языком по влажной солоноватой спине, почти всей в царапинах, в его царапинах, от его ногтей.
Довольство доминанта, когда мальчишка выгибается сильнее, хнычет, сдирая ногтями штукатурку со стены, и просит так откровенно, забываясь в том, как филигранно чужие пальцы трахают его ротик, и как ему вновь надрачивают колом стоящий член.
Но этого мало, ничтожно, пиздец как, и прошедшие всего шесть с гаком минут это подтверждают, а потому больше ждать нет смысла и, не заставляя ждать белоснежного, мужчина с пошлым причмокиванием вытаскивает пальцы из жаркого влажного рта, под собственную усмешку приставляя их к сжавшемуся входу, без предупреждений и блядских ласк вводя сразу оба, растягивая наспех. А парнишка захлебывается от этого полукриком, но тут же приглушенно шипит, стоит с силой прикусить его за холку.
И Джек на это сразу же послушно всхлипывает, жмурится, смаргивая влагу на глазах, и развратно медленно расставляет ноги шире, задыхаясь от духоты, пыли и родного такого яркого запаха исходящего от его мужчины. Жадно поддаваясь под каждое движение, хныча, и вообще не понимая, почему это с ним делают сейчас и здесь.
Но да, блядь, именно здесь! В ебучем подъезде первого этажа, под косые лучи солнца, пока пыль летает в воздухе, отсвечивая искрами.
Парень вскрикивает, дергается, когда вместе с давлением внутри, пальцы задевают точку, и крышесносная вспышка наслаждения, подобно заряду ебанного тока, пронизывает всё тело. Нашел… Джек скулит, задыхаясь, и позорно смаргивает влагу с ресниц, облизывая губы, но это замечает Ужас, и такое шлюховатое открытое поведение белоснежного лишь подливает масла в огонь.
Пиздец какой, потому что это только начало. Питч знает это, чувствует по тому, насколько взбесилось подсознание и зверь внутри.
Заявление права на мальчишку? Бред, сука, чистой воды! Присвоение? Отчасти… Просто теперь никакая тварь не имеет право его касаться. Он теперь, блядь…
Блядь, блядь, блядь!!! Пиздец, всё. Неожиданно, Блэк? Не ожидал, когда брал его на подоконнике, а после зажимал трахею и трахал на столе? Неожиданно?
Один невинный раз? Да нихуяж! Теперь это бедствие в печенках будет сидеть, но хуй кто посмеет на него заявить право. Он заявил, он подписал, он забрал к себе! Он и только он.
Непонимание. Словно перезагрузка, но всё равно сознание выдает ошибку, и внутри — не ребер, — внутри у зверя что-то шевелится, та самая блядская ошибка, невыжигаемая, не уничтожимая; не вырезать, не сжечь, не выжечь кислотой, химией, злобой, ядом, ненавистью… Лишь со смертью. Его или своей.
Но это новое, неизведанное, непонятное для него, для, блядь, матерого ублюдка, который перепробовал всё, везде и со всеми! И, сука, пиздец какое непонятное, но мальчишку это непонятное требует, до жизнеобеспечения. Белоснежного, твою ж мать, хочется: тело, жизнь, кровь, душу, эмоции, слова, взгляды. Блядь! Всего его!
Несдержанное шипение, потому что Фрост виноват — вот эта сука с белыми, пиздец какими мягкими, волосами! Сука, которая блядь вгрызлась внутрь. Сука!
Он кусает мальчишку за плечо в отместку за то, что творится у самого внутри, наверняка чтобы остался след от зубов, но парень лишь изящно выгибается, вскрикивает, и поддается под грубую ласку.
Языком по белоснежной шее, по плечу, где съехала толстовка, сжимая в кулаке член мальчишки, так, чтобы не кончил раньше времени — не разрешали, и почти ядовито хищно усмехаясь пока он не видит. Потому что растяжки достаточно, по мнению Ужаса, потому через секунду он вытаскивает пальцы и спешно расстегивает собственные брюки, с лязгом массивной бляхи ремня, и приставляя головку к растянутому пульсирующему входу, закрывая белоснежному рукой рот, и сразу резко входя наполовину.
Крик почти не уменьшается в ладони жестко прижатой к губам, и Блэку пиздец как это нравится. Нравятся его крики, стоны, всхлипы.
Но больше, когда загнанно умоляет, когда смотрит в глаза и тянется за поцелуем, когда откидывает голову и позволяет прихватить за горло.
Провести носом по волосам на затылке, вдыхая едва мятно-карамельный аромат, укусив слегка за холку, но не давая хнычущему чертёнышу насадиться до конца, удерживать за бедро, медленно поддаваясь назад, но лишь для того, чтобы сорваться окончательно, с силой толкаясь вперед, до основания входя в сжимающегося мальчишку, сильнее прижимая руку к его рту и глуша громкий вскрик, чувствуя, как дрожь не то от боли, не то от удовольствия проходится по хрупкому телу.
Просто брать сразу, срываясь на жесткий ритм, глубоко и с силой засаживая, покусывая с засосами за шею, не останавливаясь и не давая возможности пошевелиться. Без ласки, без слов, молча, лишь два раза рыкнув на непослушного белоснежного, поощряя только то, как мальчишка голодно выгибается, подставляясь и подмахивая, скуля в ладонь.
Сволочь! Блядь такая… Вывел все же! Всё он виноват! Сученыш!.. Идеальный… гибкий, изящный. Его. Лишь его. Кровавое марево жажды улетучивается, сменяется другим, более жадным, неумолимым, мощным, тем, что зовется присвоением — полным обладанием, властью, пленом…
Выебет и наручниками к стене, каждую ночь и почти каждый день владея, беря нежное глупое существо, если это существо только посмеет теперь съебаться. Не позволит, разъебет детское сознание, но не позволит: психику на себя посадит, под контроль, под седативные, под…
Ужас взбешенно рычит, до конца не понимая, что с ним, ебанный твой рот, происходит, но берет эмоции под контроль, скидывает пелену желания с сознания, понимая и осознавая что нахуй такое, что всё уже под контролем, всё в его норме. Статика.